Левша. Николай Лесков. Левша Левша 15 глава краткое содержание
Много ездил по Европе и осматривал тамошние диковинки. Сопровождал его атаман донских казаков Платов, которому не нравилось, что Государь падок на всё иноземное. Из всех наций англичане особенно старались доказать Александру, что они превосходят русских. Тут уж Платов решил: будет он всю правду монарху в глаза говорить, но русских людей не выдаст!
Лесков «Левша», глава 2 – краткое содержание
Как раз на следующий день поехали Государь с Платовым в кунсткамеру – пребольшое здание, со статуей «Аболона полведерского» в середине. Англичане стали показывать разные военные удивления: буреметры, мерблюзьи мантоны, смолевые непромокабли. Александр на всё это дивился, а Платов лицо отворотил и сказал, что его донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали .
В конце показали англичане царю пистолю неподражаемого мастерства, которую один их адмирал выдернул из-за пояса у разбойничьего атамана. Кто сделал пистолю, они и сами не знали. Но Платов покопался в своих больших шароварах, вытащил оттуда отвёртку, повернул ей – и вынул у пистоли замок. А на нём стояла русская надпись: сделал Иван Москвин во граде Туле.
Англичане страшно сконфузились.
Главные герои сказа Н. С. Лескова «Левша»
Лесков «Левша», глава 3 – краткое содержание
На следующий день Александр с Платовым поехал в новые кунсткамеры. Англичане, решив утереть нос Платову, поднесли там Государю поднос. Был он как будто пуст, но на самом деле лежала сверху маленькая, как сориночка, механическая блоха. Через «мелкоскоп» Александр Павлович рассмотрел рядом с блохой ключик. На пузе у блохи была заводная дырка. После семи оборотов ключа в ней стала блоха танцевать «кавриль».
За эту блоху Государь тут же велел английским мастерам миллион дать и сказал им: «Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».
На обратном пути с царём в Россию Платов больше молчал и только выпивал с досады на каждой станции квасной стакан водки, закусывал солёным бараночком и курил свою трубку, куда входил сразу целый фунт табаку Жукова.
Лесков «Левша», глава 4 – краткое содержание
Александр I вскоре умер в Таганроге, и на русский трон вступил его брат Николай . Вскоре нашёл он среди вещей Александра бриллиантовый орех, а в нём – диковинную металлическую блоху. Никто во дворце не мог сказать, для чего она служит, пока не узнал об этом недоумении атаман Платов. Он явился к новому Государю и рассказал ему, что было в Англии.
Блоху завели, и пошла она прыгать. Платов сказал, что это – работа тонкая, но наши тульские мастера наверняка смогут это изделие превзойти.
Николай Павлович от брата отличался тем, что был в своих русских людях очень уверен и никакому иностранцу уступать не любил. Поручил он Платову ехать к казакам на Дон, а по пути завернуть в Тулу и показать английскую «нимфозорию» тамошним умельцам.
Лесков «Левша», глава 5 – краткое содержание
Приехал Платов в Тулу и показал блоху местным оружейникам. Туляки сказали, что аглицкая нация довольно хитрая, но взяться против неё с Божьим благословением можно. Посоветовали они атаману пока на Дон ехать, а на обратном пути опять завернуть в Тулу, обещая к тому времени что-нибудь «государеву великолепию достойное представить».
Лесков «Левша», глава 6 – краткое содержание
Блоха осталась у трёх самых искусных тульских оружейников – из них один косой Левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны. Эти оружейники, ничего никому не сказывая, взяли сумочки, положили туда съестного и ушли куда-то из города. Иные подумали, что мастера набахвалили перед Платовым, а потом струсили и сбежали, унеся и бриллиантовый орех, бывший футляром для блохи. Однако такое предположение было совершенно неосновательно и недостойно искусных людей, на которых теперь почивала надежда нации.
Лесков. Левша. Мульфильм
Лесков «Левша», глава 7 – краткое содержание
Трое мастеров пошли в город Мценск Орловской губернии, чтобы поклониться тамошней иконе Николая Угодника. Отслужив у ней молебен, оружейники вернулись в Тулу, заперлись в домике у Левши и принялись за дело в ужасном секрете.
Слышно было из дому только потюкивание молоточков. Все горожане любопытствовали, что же там делается, но искусники ни на какой спрос не отпирались. Пытались к ним проникнуть, делая вид, будто пришли попросить огня или соли, пробовали их даже пугать, что по соседству дом горит. Но Левша лишь высунул свою щипаную голову из окна и крикнул: «Горите себе, а нам некогда».
Лесков «Левша», глава 8 – краткое содержание
Атаман Платов возвращался с юга в большой поспешности. Доскакал он до Тулы и, не выходя из коляски, отправил казаков за мастерами, которые должны были англичан посрамить.
Лесков «Левша», глава 9 – краткое содержание
Казаки Платова, добежав до дома Левши, стали стучать, но им не открыли. Рванули они болты у ставень, но те были очень крепкие. Тогда казаки взяли с улицы бревно, поддели им на пожарный манер под кровлю – да всю крышу с домика сразу и своротили. А мастера закричали оттуда, что уже последний гвоздик заколачивают, а потом работу сразу и вынесут.
Стали казаки их торопить. Туляки отослали казаков к атаману, а сами побежали вслед, на ходу крючки в кафтанах застегивая. Левша нёс в руке царскую шкатулку с аглицкой стальной блохой.
Лесков «Левша», глава 10 – краткое содержание
Прибежали оружейники к Платову. Он открыл шкатулку и увидел: лежит там блоха, какая и была. Рассерчал атаман и стал туляков ругать. Но они сказали: пусть он их работу к Государю везёт – тот увидит, стоит ли ему своих русских людей стыдиться.
Боялся Платов, что мастера блоху испортили. Крикнул он, что одного из них, подлецов, с собой в Петербург возьмёт. Схватил атаман за шиворот косого Левшу, бросил в ноги к себе в коляску и помчал с собой, даже без «тугамента» (документа).
Сразу по приезде Платов надел ордена и пошёл к царю, а Левшу велел казакам при подъезде дворца караулить.
Лесков «Левша», глава 11 – краткое содержание
Войдя во дворец, Платов шкатулку с блохой поставил за печку и решил Государю о ней ничего не говорить. Но Николай Павлович ни о чем не забывал и спросил Платова: что же тульские мастера? Оправдали они себя против аглицкой нимфозории?
Платов ответил, что туляки ничего сделать не смогли. Но Государь этому не поверил и велел подать шкатулку, говоря: я знаю, что мои меня не могут обманывать!
Лесков «Левша», глава 12 – краткое содержание
Когда блоху ключиком завели, она лишь усами зашевелила, а кадриль танцевать не могла.
Платов от гнева даже позеленел. Выбежал он в подъезд и стал Левшу за волосы трепать, ругая его за то, что редкостную вещь испортил. Но Левша сказал: ничего он с товарищами не испортил, а на блоху надо в самый сильный мелкоскоп посмотреть.
Лесков «Левша», глава 13 – краткое содержание
Повели Левшу к Государю – прямо, в чём был: одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, а шиворот разорван. Левша поклонился, а Николай Павлович спросил у него: что они в Туле с блохой сделали. Объяснил Левша, что у блохи надо под мелкоскопом рассмотреть всякую пяточку, которой она ступает. Государь как только на блошиную пятку глянул, так весь и просиял – взял Левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, объявив придворным:
– Я знал, что мои русские меня не обманут. Глядите: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
Лесков «Левша», глава 14 – краткое содержание
Все придворные дивились, а Левша пояснил: если бы был лучше мелкоскоп, то ещё бы увидели, что на каждой блошиной подковинке имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал. Одного только имени Левши там не было, потому что он мельче работал: гвоздики для подков выковывал. Поинтересовался Государь, как же туляки эту работу без мелкоскопа делали. А Левша сказал: по бедности мы мелкоскопа не имеем, но у нас и так глаз пристрелявши.
Атаман Платов у Левши прощения попросил, что за волосы его драл, и дал оружейнику сто рублей. А Николай Павлович приказал подкованную блоху обратно в Англию препроводить и послать вместе с курьером Левшу, чтобы знали англичане, какие у нас в Туле мастера есть. Обмыли Левшу в банях, одели в кафтан с придворного певчего и повезли за границу.
Лесков «Левша», глава 15 – краткое содержание
Рассмотрели англичане блоху в самый сильный мелкоскоп – и сейчас же в сейчас в «публицейских» ведомостях восторженный «клеветон» про неё написали. Три дня англичане Левшу вином накачивали, а потом спросили, где он учился и до каких пор арифметику знает?
Левша ответил, что арифметики он не знает нимало, а вся наука его – по Псалтырю да по Полусоннику. В науках, говорит, мы не зашлись, зато своему отечеству верно преданные.
Тогда стали зазывать туляка в Англии остаться, обещая ему большую образованность передать. Но Левша не хотел принять ихней веры, говоря: «наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее». Англичане обещали его женить и уже хотели делать Левше «грандеву» со своей девицей. Но Левша сказал, что раз он к чужой нацыи обстоятельного намерения не чувствует, то зачем девушек морочить?
Лесков «Левша», глава 16 – краткое содержание
Стали англичане Левшу по своим заводам водить. Хозяйственные порядки их ему очень нравились: всякий работник у них постоянно в сытости, одет в тужурный жилет, работает не с бойлом, а с обучением. Перед каждым на виду висит долбица умножения, и он по ней подсчёты делает.
Но сильнее всего разглядывал Левша старые ружья. Совал он им палец в дуло, водил там по стенкам, вздыхал и удивлялся, что русские генералы в Англии так никогда не делали.
Потом затосковал Левша и сказал, что домой хочет. Посадили его англичане на корабль, и пошёл тот в «Твердиземное» море. На осенний путь дали Левше в Англии байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Он в нём на палубе сидел, смотрел вдаль и всё спрашивал: «Где наша Россия?»
На корабле сдружился Левша с одним английским полшкипером. Стали они вместе водку пить и заключили «аглицкое парей» (пари): если выпивает один, то непременно и другой, и кто кого перепьет, того и горка.
Лесков «Левша», глава 17 – краткое содержание
Пили они так до рижского Динаминде – и дошли до того, что оба увидели, как из моря чёрт лезет. Только полшкипер видел черта рыжего, а Левша – тёмного, как негр. Полшкипер взял Левшу на закорки и понёс за борт бросать, говоря: чёрт сразу тебя мне обратно подаст. На корабле это увидали, и капитан велел их обоих вниз запереть, но только горячего студингу им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Довезли их до Петербурга, тут расклали на разные повозки и повезли англичанина в посланнический дом, а Левшу – в полицейский участок.
Иллюстрация Н. Кузьмина к сказу Н. С. Лескова «Левша»
Лесков «Левша», глава 18 – краткое содержание
К англичанину в посольском доме сразу позвали лекаря и аптекаря. Посадили его в тёплую ванну, дали ему гуттаперчевую пилюлю, а потом положили под перину и шубу. Левшу же свалили в участке на пол, обыскали, забрали часы и деньги, которые дали англичане, а потом непокрытого по холоду повезли на извозчике в больницу. Но так как «тугамента» (документа) у него не было, то ни одна больница его не приняла. Таскали Левшу до утра по всем отдаленным кривопуткам – и наконец доставили в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают. Посадили там на пол в коридоре.
А англицкий полшкипер на другой день встал, как ни в чём не бывало, курицу с рысью (рисом) съел и побежал искать своего русского камрада Левшу.
Лесков «Левша», глава 19 – краткое содержание
Полшкипер скоро Левшу нашел. Тот так и лежал на полу в коридоре. Англичанин побежал к графу Клейнмихелю и зашумел:
– Разве так можно! У него хоть и шуба овечкина, так душа человечкина.
Англичанина за рассуждение о душе человечкиной сразу вон выперли. Посоветовали ему сбегать к атаману Платову, но тот сказал, что теперь уж получил отставку. Добился наконец полшкипер, чтобы послали к Левше доктора Мартын-Сольского. Но когда он приехал, Левша уже кончался, лишь выговорив напоследок:
– Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью Левша перекрестился и помер. Доктор передал его слова графу Чернышеву, однако тот сказал, чтобы он в военные дела не мешался. Чистка кирпичом так и продолжалась до самой Крымской кампании . А доведи слова Левши в свое время до государя, – в Крыму на войне совсем бы другой оборот был.
Лесков «Левша», глава 20 – краткое содержание
Лесков заключает свою повесть словами, что народный миф о Левше метко и верно передаёт дух минувшей эпохи. В век машин подобные умельцы перевелись даже в Туле. Однако не умирает вдохновенный мастеровой эпос – и притом с очень «человечкиной душой».
План пересказ
1. Император Александр и донской казак генерал Платов осматривают английскую кунсткамеру (собрание редкостей, диковинных вещей).
2. Александр покупает металлическую блоху и везет ее в Россию.
3. После смерти Александра другой царь, Николай Павлович, велит показать эту блоху русским мастерам.
4. Платов оставляет блоху у мастеров.
5. Платов, не разобравшись, какую работу выполнили тульские умельцы, увозит левшу с собой.
6. Царь, его дочь, Платов видят подкованную блоху.
7. Левша едет в Лондон, осматривает фабрики, заводы.
8. Возвратившись на Родину, Левша заболевает.
9. Разное отношение к английскому полшкиперу и к Левше в России.
10. Предсмертные слова Левши и отношение к ним графа Чернышева и рассказчика.
Пересказ
Глава 1
Когда закончился венский совет, император Александр захотел «по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть». Александр человек был общительный, со всеми разговаривал, всем интересовался. При нем состоял донской казак Платов, «который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил». И как царь заметит что-то диковинное, он говорит, что, мол, и на Руси не хуже есть. А англичане к приезду государя хитростей разных напридумывали, «чтобы его чужестранностью пленить», и договорились с Александром на следующий день ехать в оружейную кунсткамеру. Платову это не по душе пришлось, потому «велел он денщику подать из погребца фляжку кавказской водки-кислярки», а пререкаться с царем не стал, думал: «Утро ночи мудренее».
Глава 2
На следующий день приехали они в кунсткамеру - «пребольшое здание — подъезд неописанный, коридоры до бесконечности». Посмотрел император на Платова, а тот и глазом не повел. Англичане показывали все свое добро, а царь за них порадовался и спросил У Платова, почему тот такой бесчувственный. Казак ответил, что «мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали». А иноземцы сказали:
— Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства...
Александр дивился вещи, а потом подал ее Платову, чтобы и он полюбовался. Тот поковырял замок и прочитал сделанную на сгибе русскую надпись: «Иван Москвин во граде Туле». Англичане так и ахнули, что промаху дали. А царю их жалко стало за такой «конфуз».
Глава 3
На следующий день поехали они опять кунсткамеры смотреть. Платов все царя домой зазывал и потешался над иностранцами, а Александр ему: «Пожалуйста, не порть мне политики». Привели их в последнюю кунсткамеру, где было все, «начиная с самой огромнейшей египетской керамиды до закожной блохи». Вроде ничему не удивляется государь, и Платову от этого спокойно и радостно.
Вдруг царю подносят подарок на пустом подносе. Александр в недоумении, а англичане просят его самую маленькую соринку на подносе взять себе на ладошку. Это, оказывается, металлическая блоха, для которой даже ключик есть, чтобы завести ее, и тогда она «пойдет дансе». Государь сразу за такое чудо миллион отстегнул. Платов сильно раздосадовался, ведь англичане «дар сделали», а он за него платить должен. А Александр только и повторял, чтобы тот политики ему не портил. Положил он блоху в бриллиантовый орешек, а потом в свою золотую табакерку. А англичан похвалил: «Вы есть первые мастера на всем свете...» А Платов взял тайком мелкоскоп и в карман себе положил. Ехали они в Россию, по дороге смотрели в разные стороны и не разговаривали.
Глава 4
В России после смерти Александра никто из придворных не понимал, что с этой блохой делать надо, даже выбросить хотели. Но царь запретил. Тут, кстати, Платов и сказал: «Это, ваше величество, точно, что работа очень тонкая и интересная, но нам этому удивляться с одним восторгом чувств не следует, а надо бы подвергнуть ее русским пересмотрам в Туле или Сестербеке, — тогда еще Сестрорецк Сестербеком звали, — не могут ли наши мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались». Николай Павлович согласился, надеясь, что русские мастера не хуже будут.
Глава 5
Платов взял стальную блоху и поехал к тульским оружейникам. Мужики согласились, что вещь хитро сделана, и пообещали Платову, что к его приезду с Дона что-нибудь придумают: «Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем на Бога надеяться, и авось слово царское ради нас в постыждении не будет». Платова этот ответ не устроил, но делать нечего. Он только предупредил, чтобы мастеровые тонкой работы не испортили.
Глава 6
Платов уехал, а три самых лучших мастера, один из них косой левша, у которого «на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны», попрощались с товарищами и пошли в лес в сторону Киева. Многие даже думали, что хотят они скрыться со всем этим добром (золотой табакеркой царя, бриллиантом), но «однако такое предположение было тоже совершенно неосновательно и недостойно искусных людей, на которых теперь почивала надежда нации».
Глава 7
Описываются туляки. Туляк умен, сведущ в металлическом деле, очень религиозен. Вера туляков и мастерство помогают им строить великолепной красоты соборы.
Мастера направились не в Киев, а «к Мценску, к уездному городу Орловской губернии», где находится икона святого Николая, покровителя торгового и военного дела. «Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились они домой нощию, и, ничего никому не рассказывая, принялись за дело в ужасном секрете». Сидели они все в домике у левши, ставни закрыли, двери заперли. Дня три сидели, не выходя, «ни с кем не видались и не разговаривали».
Глава 8
Приехал Платов в Тулу, послал людей за работой. Да и самому любопытно и не терпится посмотреть.
Глава 9
Тульские мастера уже почти доделали свою работу, осталось последний винтик вкрутить, а к ним в двери уже ломятся, кричат. Мастера обещают принести скоро. И вправду, вышли -у двоих в руках пусто, а левша царскую шкатулку несет.
Глава 10
Отдали шкатулку Платову. Сел в экипаж, а самому интересно, решил посмотреть, открывает, а блоха какая была, такая и осталась. Спросил он у усталых мастеров, в чем загвоздка. А те говорят: «Смотрите сами». Платов ничего не увидел, разозлился и накричал на них, мол, того, такую вещь испортили. Те обиделись на него и сказали, что не откроют секрет, в чем работа их была потому, что не доверяет он им. А Платов взял левшу к себе в коляску и увез без «тугамента».
Глава 11
Платов боялся, что царь вспомнит о блохе. И правда, как только он приехал, царь велел ее сразу подать. А Платов говорит: «Нимфозория все в том же пространстве». На что царь ответил: «Я знаю, что мои меня не могут обманывать. Тут что-нибудь сверх понятия сделано».
Глава 12
Вытащили блоху, царь позвал свою дочь Александру Николаевну, чтобы она своими тонкими пальчиками завела ключиком блоху. Но блоха не танцует. Тогда Платов схватил левшу и начал таскать его за волосы, а мастеровой говорит, что они ничего не испортили, и просит принести «самый сильный мелкоскоп».
Глава 13
Государь уверен, что русские люди его не подведут. Приносят микроскоп. Посмотрел царь и велит привести к нему левшу. Левша весь в рваной одежде, «без тугамента», пришел к царю. Николай говорит, что смотрел, но ничего не увидел. А левша отвечает: «Надо всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает». Все так и сделали. Царь как посмотрел, так и засиял, обнял грязного левшу и сказал, что был уверен, что его не подведут. Ведь они английскую блоху подковали!
Глава 14
Все посмотрели в микроскоп и тоже начали обнимать левшу. А Платов перед ним извинился, дал сто рублей и велел вымыть его в бане и сделать прическу в парикмахерской. Сделали из него приличного человека с приличным видом и повезли в Лондон.
Глава 15
Привез курьер левшу, посадил его в номер гостиницы, а шкатулку с блохой куда надо забрал. Левше есть захотелось. Отвели его в «пищеприемную комнату». Но есть их пищу он отказался и «ждет курьера в прохладе за баклажечкой». А англичане тем временем на блоху посмотрели и захотели сразу мастера увидеть. Курьер проводит их в номер к левше, «англичане хлоп-хлоп его по плечу...» и хвалят.
Четыре дня вместе вино пили, потом, отойдя, начали расспрашивать тульского мастера, где он учился. Левша отвечает: «Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арихметики мы нимало не знаем». Иностранцы удивляются и предлагают ему у них остаться, «образованности выучиться», жениться и их веру принять. Левша отказывается: «...наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы». Уговорили его только погостить остаться на короткий срок, а потом они его сами на своем корабле в Петербург отвезут.
Глава 16
Левша «смотрел все их производство: и металлические фабрики, и мыльно-пильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчет рабочего содержания. Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет...» Все ему нравилось, и всех он чистосердечно хвалил. Но захотелось ему как-то домой — сил нет, и пришлось англичанам везти его в Россию. Одели его как надо, денег дали и отправили на корабле. А он все время в даль смотрел и спрашивал: «Где наша Россия?» А потом с полшкипером стали пить до самого «рижского Динаминде».
Глава 17
Так напились, что начали буянить. Подшкипер хотел даже левшу за борт кинуть, но матросы увидели, доложили капитану, а потом заперли порознь. До Петербурга их так везли, а потом «англичанина - в посланческий дом на Аглицкую набережную, а левшу - в квартал. Отсюда судьба их начала сильно разниться».
Глава 18
Англичанина как привезли в посольство, так сразу к нему врача, теплую ванну, «гуттаперчевую пилюлю». А левшу в квартале свалили и начали требовать документы, а он ослабел и ответить ничего не может. Много на холоде он в санях лежал, пока искали, в какую больницу его поместить. Ни в одной больнице без документов не принимают, так до утра его и возили. «Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают».
А англичанин выздоровел уже и побежал левшу искать.
Глава 19
Нашел подшкипер быстро своего русского товарища, когда тот уже почти умирал. Левша ему: «Мне бы два слова государю непременно надо сказать». Ко многим англичанин обращался, но все помочь отказывались, даже Платов сказал: «...не знаю, как ему в таком несчастном разе помочь; потому что я уже совсем отслужился и полную пуплекцию получил - теперь меня больше не уважают...» И только комендант Скобелев врача Мартын-Сольского позвал к левше. А тот, бедный, уже на последнем издыхании сказал ему: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть.чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся». Перекрестился и умер. Мартын-Сольский пошел к графу Чернышеву с этой новостью, а тот: «Знай свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.
А доведи они левшины слова в свое время до государя, — в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был».
Глава 20
Все это были дела дней минувших. Имя левши утеряно, как и имена «многих величайших гениев», но эпоха отражена метко и верно. Таких мастеров больше в Туле не осталось. Работники, конечно, умеют ценить выгоды механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью.
Рассказ Н. Лескова «Левша» посвящен скромному оружейнику. Он превзошел своим умением образованных мастеров из Англии, заставил удивиться тонкости его работы – гвозди для подковы на мельчайшей стальной блохе. Рассказчик передает историю о косом умельце, который умирает вдали от дома. Краткое содержание «Левша» по главам поможет понять переживания автора и оценить глубину его размышлений.
Глава 1
Русский император Александр решил прокатиться по Европейским странам, посмотреть чудеса техники и оружия. Вместе с ним путешествовал донской казак Платов. Император удивлялся заморским мастерам, а Платов ничем не восхищался. Он был уверен, что дома есть диковинки и не хуже заморских. Пригласили англичане государя в оружейную кунсткамеру. Они хотели показать, что русские ничего не умеют и никуда не годятся. Расстроенный Платов выпил водки и лег спать, решив, что утро вечера мудренее.
Глава 2
В кунсткамере русскому императору стали показывать технические и оружейные достижения, бюсты и комнаты. Все нравилось государю, он восторгался и хвалил иностранных мастеров. Платов на это отвечал тем, что его молодцы без всяких достижений техники брали языков и воевали лучше англичан. Царя подвели к статуе Аболона и показали два орудия: Мортимерово ружье, пистоль. Государь разохался, Платов достал из кармана отвертку и раскрутил пистоль. Внутри он показал царю надпись. Это было имя русского оружейника Ивана Москвина из Тулы. Англичане были обескуражены. Царь расстроился. Вернувшись на ночлег казак, никак не мог понять, чем расстроил государя.
Глава 3
Не зная, чем еще поразить русского императора, англичане повезли его на сахарный завод. Но и здесь Платов внес свою ложку дегтя. Он пригласил их на родину отведать молво. Что это такое они не знали. Повезли царя в последнюю кунсткамеру. Подали пустой поднос. Удивился Александр. Попросили англичане присмотреться к подносу и указали на мельчайшую соринку. Увидел ее император. Это, оказывается, была заводная блоха, сделанная из прочной стали. Внутри была установлена пружина, которая заставляла блоху танцевать. Ключик от блохи можно было рассмотреть только под микроскопом. Пораженный царь купил блоху за миллион, уложил в драгоценный футляр. Мастеров английских назвал первыми. Поехали в Россию, но по дороге почти не разговаривали, каждый остался при своем мнении.
Глава 4
Блоха начала кочевать: от Александра к попу Федоту, государыне императрице Елизавете, императору Николаю. Чтобы разгадать тайну такого особого отношения к мелкой вещице, нашли Платова. Он и рассказал, что особенного в блохе. Донской казак добавил к истории о заморской штучке, что нечему в ней удивляться. Русские мастеровые могут сделать лучше. Николай Павлович дал поручение передать поделку тульским мастерам, зная что они докажут слова казака.
Глава 5
Атаман выполнил приказ. Он отвез блоху оружейникам. Те попросили оставить поделку на несколько дней. Решил казак выяснить, что хотят мастера сделать, но они ему ничего не сказали. Атаман уехал выполнять волю царя. Заморскую игрушку оставил в Туле на 2 недели.
Глава 6
Трое мастеровых, ничего не объяснив ни домашним, ни друзьям, ушли из города. Одни решили, что они испугались, решили сбежать, но это было не так. У одного из тульчан была интересная внешность:
- косоглазый;
- с родимым пятном на лице;
- волосы на висках были выдраны.
Удивительную табакерку они забрали с собой.
Глава 7
Оружейники из Тулы были очень религиозными людьми. Они отправились в город Мценск. Там стояла древняя икона, высеченная из камня, Николая Чудотворца. Мастера обратились с мольбой к иконе, попросили у нее помощи. Вернувшись в Тулу, закрылись в доме косого Левши . Жители округи пытались разведать, чем занимаются оружейные искусники, но те не выходили на воздух, ни днем, ни ночью.
Глава 8
Атаман Платов очень спешил. Он не давал ямщикам отдыха. Они проскочили мимо на сто скачков. Сам атаман не пошел к мастеровым. Он отправил к ним свистовых (курьеров). Дверь не открывали. Простой люд стал посылать грозный казак. Результат тот же.
Глава 9
От страха простой люд разбежался. Свистовые стали вышибать двери, но они были закрыты на дубовый засов, так просто не поддались. Стали курьеры снимать бревна с крыши и сняли всю. У мастеров в доме был такой спертый воздух, что чуть всех с ног не свалил. Оружейники объяснили, что им осталось последний гвоздь вколотить. Свистовые побежали докладывать, что мастера дело завершили. Бежали с оглядкой, проверяли, не сбегают ли оружейники. В руках один из мастеров держал все ту же табакерку.
Глава 10
Платов взял табакерку, открыл ее. Ничего не изменилось: все тот же орех и та же блоха. Ключик Платов своими крепкими руками взять не смог. Секрет работы они выдавать не стали, и еще больше разозлили атамана. Он решил одного из мастеров забрать с собой. Оружейники попытались спросить, как же товарищ поедет без документов, но Платов ответил им кулаком. Приехав в столицу, нацепил награды и отправился на прием. Связанный оружейник остался у подъезда.
Глава 11
Сделал казачий атаман как положено доклад царю. А тот спрашивает его об английской игрушке. Пришлось атаману рассказать, что блоху вернули прежней. Но Николай не поверил. Он надеялся, что сделано у мастеров что-то сверх их понятия, решил проверить.
Глава 12
Стальную игрушку завели микроскопическим ключиком. Она не стала танцевать, как делала это прежде. Казачий атаман Платов разозлился. Он решил, что сложную технику просто повредили. Пошел к связанному косому, начал его таскать за волосы, бить, ругать за обман. Левша настаивал на своем: они все сделали, но работу можно увидеть через сильный микроскоп (мелкоскоп).
Глава 13
Государь приказал принести ему мелкоскоп. Стал царь крутить стальную игрушку, рассматривая и выискивая изменения, но ничего не заметил. Велел привести к нему Левшу. Спросил, почему не видно их работы. Тот пояснил, что нужно рассматривать каждую пяточку стального насекомого. Удивился царь, это было очень мелко, но мастер настаивал. Посмотрел император Руси в микроскоп и засиял. Взял неумытого избитого парня, расцеловал. А всем, кто был в зале, сказал, что заморскую блоху русские подковали.
Глава 14
Левша добавил, что на подковках выгравированы имена мастеровых. На вопрос, где его имя, парень объяснил, что он делал гвозди, которыми подковы прибиты, а они мелкие, там имя не поставить. Царь поинтересовался, где оружейники взяли такой мелкоскоп. Левша объяснил, что нет у них никакого оборудования, глаз прицелен так, что видит мелкие детали без микроскопа. Атаман извинился перед мастеровым, дал 100 рублей. Николай решил отправить блоху назад в Англию. Курьер был выбран из ученых, знавших языки. Левша должен был находиться вместе с ним, чтобы показать работу и мастерство русских. Тульского оружейника переодели, отправили за границу.
Глава 15
Курьер отнес подкованное насекомое англичанам, Левшу с собой не взял. Захотелось иностранцам посмотреть, кто такой искусный мастер. Они пришли в гостиницу, стали поить, кормить, расспрашивать. Цель была одна – понять, как он всему научился. Но мастер был безграмотным, об арифметике не слышал. Наука в России для Левши шла по двум учебникам: «Псалтырь» и «Полусонник». Что это за книги, англичане не знали. Предложили английские мастера Левше остаться, пообещали родителям денег посылать. Никакие уговоры на русского гостя не действовали.
Глава 16
Левшу возят по заводам, пытаясь уговорить остаться. Многому не удивлялся тульский паренек, говорил, что они тоже так могут. Старое оружие хвалил. Тульский житель просился домой. Посадили его на корабль, идущий в Россию, дали денег, золотые часы. На корабле оружейник поразил полшкипера тем, что выдерживал непогоды. Заключили они пари, пить одинаково.
Глава 17
Пили два новых друга так, что померещились им черт из пучины (русскому) и морской водоглаз (англичанину). Чуть не выкинул полшкипер русского мастерового за борт. Капитан приказал поместить их вниз, дать еды и питья, но не выпускать. Так они добрались до Петербурга. Но здесь пути пошли в разные стороны:
- Левша – в бедняцкий квартал;
- полшкипер – в посольский дом.
Глава 18
Англичанина стали лечить настоящие врачи, быстро поставили на ноги. Все посольство старалось помочь выздороветь. Левшу увезли в квартал, бросили на пол, стали требовать документы. Сняли с него его новые одежды, отобрали часы и деньги. Больного решили отправить в бесплатную больницу. Везли на санях, не закрыв ничем, холодного и раздетого. Нигде Левшу без документов не принимали. Оказался он в народной больнице для всех сословий. Там, куда приезжают умирать.
Полшкипер выздоровел и побежал искать русского друга.
Глава 19
Удивительно, но англичанин нашел русского друга, лежащего на полу. Левша хотел передать два слова (секрет заморской страны) государю. Поразился англичанин. Сказал о его человеческой душе, его и выгнали. Посоветовали к Платову обратиться, может он поможет оружейнику. Платов послал полшкипера к коменданту Скобелеву, тот направил к мастеру врача. Доктор ничего уже не смог сделать, Левша умирал. Он попросил передать царю, что в Англии оружие не чистят кирпичом. Доктор поехал к графу Чернышеву, но тот даже слушать не стал, не поняв в словах никого смысла. Велел доктору молчать. Совет мастера умер вместе с ним, а мог бы изменить ход сражений.
Глава 20
Здесь стиль текста меняется, потому что эта глава – размышления самого автора. Он жалеет, что не стало таких мастеров, появились машины, а народная фантазия иссякла. Автор рад тому, что помнят о старине.
Сказ о Левше – история судеб многих талантливых людей. Краткое содержание помогает увидеть сюжетную линию произведения, но проникнуться особенностями языка Николая Лескова, можно только во время чтения полного текста рассказа.
На этом и заканчивается краткий пересказ рассказа «Левша», включающей в себя только самые важные события из полной версии произведения!
Свистовые подбежали к Платову и говорят: -- Вот они сами здесь! Платов сейчас к мастерам: -- Готово ли? -- Все, -- отвечают, -- готово. -- Подавай сюда. Подали. А экипаж уже запряжен, и ямщик и форейтор на месте. Казаки сейчас же рядом с ямщиком уселись и нагайки над ним подняли и так замахнувши и держат. Платов сорвал зеленый чехол, открыл шкатулку, вынул из ваты золотую табакерку, а из табакерки бриллиантовый орех, -- видит: аглицкая блоха лежит там какая была, а кроме ее ничего больше нет. Платов говорит: -- Это что же такое? А где же ваша работа, которою вы хотели государя утешить? Оружейники отвечали: -- Тут и наша работа. Платов спрашивает: -- В чем же она себя заключает? А оружейники отвечают: -- Зачем это объяснять? Все здесь в вашем виду, -- и предусматривайте. Платов плечами вздвигнул и закричал: -- Где ключ от блохи? -- А тут же, -- отвечают, -- Где блоха, тут и ключ, в одном орехе. Хотел Платов взять ключ, но пальцы у него были куцапые: ловил, ловил, -- никак не мог ухватить ни блохи, ни ключика от ее брюшного завода и вдруг рассердился и начал ругаться словами на казацкий манер. Кричал: -- Что вы, подлецы, ничего не сделали, да еще, пожалуй, всю вещь испортили! Я вам голову сниму! А туляки ему в ответ: -- Напрасно так нас обижаете, -- мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, -- мы вам секрета нашей работы теперь не скажем, а извольте к государю отвезти -- он увидит, каковы мы у него люди и есть ли ему за нас постыждение. А Платов крикнул: -- Ну, так врете же вы, подлецы, я с вами так не расстануся, а один из вас со мною в Петербург поедет, и я его там допытаюся, какие есть ваши хитрости. И с этим протянул руку, схватил своими куцапыми пальцами за шивороток босого левшу, так что у того все крючочки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги. -- Сиди, -- говорит, -- здесь до самого Петербурга вроде пубеля, -- ты мне за всех ответишь. А вы, -- говорит свистовым, -- теперь гайда! Не зевайте, чтобы послезавтра я в Петербурге у государя был. Мастера ему только осмелились сказать за товарища, что как же, мол, вы его от нас так без тугамента увозите? ему нельзя будет назад следовать! А Платов им вместо ответа показал кулак -- такой страшный, бугровый и весь изрубленный, кое-как сросся -- и, погрозивши, говорит: "Вот вам тугамент!" А казакам говорит: -- Гайда, ребята! Казаки, ямщики и кони -- все враз заработало и умчали левшу без тугамента, а через день, как приказал Платов, так его и подкатили к государеву дворцу и даже, расскакавшись как следует, мимо колонн проехали. Платов встал, подцепил на себя ордена и пошел к государю, а косого левшу велел свистовым казакам при подъезде караулить.
Глава первая
Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: «так и так, и у нас дома свое не хуже есть, - и чем-нибудь отведет.
Англичане это знали и к приезду государеву выдумали разные хитрости, чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях они этого достигали, особенно в больших собраниях, где Платов не мог по-французски вполне говорить; но он этим мало и интересовался, потому что был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения. А когда англичане стали звать государя во всякие свои цейгаузы, оружейные и мыльно-пильные заводы, чтобы показать свое над нами во всех вещах преимущество и тем славиться, - Платов сказал себе:
- Ну уж тут шабаш. До этих пор еще я терпел, а дальше нельзя. Сумею я или не сумею говорить, а своих людей не выдам.
И только он сказал себе такое слово, как государь ему говорит:
- Так и так, завтра мы с тобою едем их оружейную кунсткамеру смотреть. Там, - говорит, - такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не годимся.
Платов ничего государю не ответил, только свой грабоватый нос в лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из погребца фляжку кавказской водки [Кизлярки - Прим. автора], дерябнул хороший стакан, на дорожний складень Богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было.
Думал: утро ночи мудренее.
Глава вторая
На другой день поехали государь с Платовым в кунсткамеры. Больше государь никого из русских с собою не взял, потому что карету им подали двухсестную.
Приезжают в пребольшое здание - подъезд неописанный, коридоры до бесконечности, а комнаты одна в одну, и, наконец, в самом главном зале разные огромадные бюстры, и посредине под Балдахином стоит Аболон полведерский.
Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит; а тот идет глаза опустивши, как будто ничего не видит, - только из усов кольца вьет.
Англичане сразу стали показывать разные удивления и пояснять, что к чему у них приноровлено для военных обстоятельств: буреметры морские, мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли. Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит свою ажидацию, что для него все ничего не значит.
Государь говорит:
- Как это возможно - отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе здесь ничто не удивительно? А Платов отвечает:
- Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали.
Государь говорит:
- Это безрассудок.
Платов отвечает:
- Не знаю, к чему отнести, но спорить не смею и должен молчать.
А англичане, видя между государя такую перемолвку, сейчас подвели его к самому Аболону полведерскому и берут у того из одной руки Мортимерово ружье, а из другой пистолю.
- Вот, - говорят, - какая у нас производительность, - и подают ружье.
Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском Селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:
- Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства - ее наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.
Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.
Взахался ужасно.
- Ах, ах, ах, - говорит, - как это так… как это даже можно так тонко сделать! - И к Платову по-русски оборачивается и говорит: - Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.
А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: «Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два - замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».
Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:
- Ох-де, мы маху дали!
А государь Платову грустно говорит:
- Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем.
Сели опять в ту же двухсестную карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще 6ольший стакан кислярки выдушил и спал крепким казачьим сном.
Было ему и радостно, что он англичан оконфузил, а тульского мастера на точку вида поставил, но было и досадно: зачем государь под такой случай англичан сожалел!
«Через что это государь огорчился? - думал Платов, - совсем того не понимаю», - и в таком рассуждении он два раза вставал, крестился и водку пил, пока насильно на себя крепкий сон навел.
А англичане же в это самое время тоже не спали, потому что и им завертело. Пока государь на бале веселился, они ему такое новое удивление подстроили, что у Платова всю фантазию отняли.
Глава третья
На другой день, как Платов к государю с добрым утром явился, тот ему и говорит:
- Пусть сейчас заложат двухсестную карету, и поедем в новые кунсткамеры смотреть.
Платов даже осмелился доложить, что не довольно ли, мол, чужеземные продукты смотреть и не лучше ли к себе в Россию собираться, но государь говорит:
- Нет, я еще желаю другие новости видеть: мне хвалили, как у них первый сорт сахар делают.
Поехали.
Англичане всє государю показывают: какие у них разные первые сорта, а Платов смотрел, смотрел да вдруг говорит:
- А покажите-ка нам ваших заводов сахар молво?
А англичане и не знают, что это такое молво. Перешептываются, перемигиваются, твердят друг дружке: «Молво, молво», а понять не могут, что это у нас такой сахар делается, и должны сознаться, что у них все сахара есть, а «молва» нет.
Платов говорит:
- Ну, так и нечем хвастаться. Приезжайте к нам, мы вас напоим чаем с настоящим молво Бобринского завода.
А государь его за рукав дернул и тихо сказал:
- Пожалуйста, не порть мне политики.
Тогда англичане позвали государя в самую последнюю кунсткамеру, где у них со всего света собраны минеральные камни и нимфозории, начиная с самой огромнейшей египетской керамиды до закожной блохи, которую глазам видеть невозможно, а угрызение ее между кожей и телом.
Государь поехал.
Осмотрели керамиды и всякие чучелы и выходят вон, а Платов думает себе:
«Вот, слава Богу, все благополучно: государь ничему не удивляется».
Но только пришли в самую последнюю, комнату, а тут стоят их рабочие в тужурных жилетках и в фартуках и держат поднос, на котором ничего нет.
Государь вдруг и удивился, что ему подают пустой поднос.
- Что это такое значит? - спрашивает; а аглицкие мастера отвечают:
- Это вашему величеству наше покорное поднесение.
- Что же это?
- А вот, - говорят, - изволите видеть сориночку?
Государь посмотрел и видит: точно, лежит на серебряном подносе самая крошечная соринка.
Работники говорят:
- Извольте пальчик послюнить и ее на ладошку взять.
- На что же мне эта соринка?
- Это, - отвечают, - не соринка, а нимфозория.
- Живая она?
- Никак нет, - отвечают, - не живая, а из чистой из аглицкой стали в изображении блохи нами выкована, и в середине в ней завод и пружина. Извольте ключиком повернуть: она сейчас начнет дансе танцевать.
Государь залюбопытствовал и спрашивает:
- А где же ключик?
А англичане говорят:
- Здесь и ключ перед вашими очами.
- Отчего же, - государь говорит, - я его не вижу?
- Потому, - отвечают, - что это надо в мелкоскоп.
Подали мелкоскоп, и государь увидел, что возле блохи действительно на подносе ключик лежит.
- Извольте, - говорят, - взять ее на ладошечку - у нее в пузичке заводная дырка, а ключ семь поворотов имеет, и тогда она пойдет дансе…
Насилу государь этот ключик ухватил и насилу его в щепотке мог удержать, а в другую щепотку блошку взял и только ключик вставил, как почувствовал, что она начинает усиками водить, потом ножками стала перебирать, а наконец вдруг прыгнула и на одном лету прямое дансе и две верояции в сторону, потом в другую, и так в три верояции всю кавриль станцевала.
Государь сразу же велел англичанам миллион дать, какими сами захотят деньгами, - хотят серебряными пятачками, хотят мелкими ассигнациями.
Англичане попросили, чтобы им серебром отпустили, потому что в бумажках они толку не знают; а потом сейчас и другую свою хитрость показали: блоху в дар подали, а футляра на нее не принесли: без футляра же ни ее, ни ключика держать нельзя, потому что затеряются и в сору их так и выбросят. А футляр на нее у них сделан из цельного бриллиантового орех а- и ей местечко в середине выдавлено. Этого они не подали, потому что футляры, говорят, будто казенный, а у них насчет казенного строго, хоть и для государя - нельзя жертвовать.
Платов было очень рассердился, потому что, говорит:
- Для чего такое мошенничество! Дар сделали и миллион за то получили, и все еще недостаточно! Футляр, - говорит, - всегда при всякой вещи принадлежит.
Но государь говорит:
- Оставь, пожалуйста, это не твое дело - не порть мне политики. У них свой обычай.- И спрашивает: - Сколько тот орех стоит, в котором блоха местится?
Англичане положили за это еще пять тысяч.
Государь Александр Павлович сказал: «Выплатить», а сам опустил блошку в этот орешек, а с нею вместе и ключик, а чтобы не потерять самый орех, опустил его в свою золотую табакерку, а табакерку велел положить в свою дорожную шкатулку, которая вся выстлана преламутом и, рыбьей костью. Аглицких же мастеров государь с честью отпустил и сказал им: «Вы есть первые мастера на всем свете, и мои люди супротив вас сделать ничего не могут».
Те остались этим очень довольны, а Платов ничего против слов государя произнести не мог. Только взял мелкоскоп да, ничего не говоря, себе в карман спустил, потому что «он сюда же, - говорит, - принадлежит, а денег вы и без того у нас много взяли».
Государь, этого не знал до самого приезда в Россию, а уехали они скоро, потому что у государя от военных дел сделалась меланхолия и он захотел духовную исповедь иметь в Таганроге у попа Федота [«Поп Федот» не с ветра взят: император Александр Павлович перед своею кончиною в Таганроге исповедовался у священника Алексея Федотова-Чеховского, которой после того именовался «духовником его величества», и любил ставить всем на вид это совершенно случайное обстоятельство. Вот этот-то Федотов-Чеховский, очевидно, и есть легендарный «поп Федот». (Прим. автора.)]. Дорогой у них с Платовым очень мало приятного разговора было, потому они совсем разных мыслей сделались: государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут - всє могут сделать, но только им полезного ученья нет. И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.
Государь этого не хотел долго слушать, а Платов, видя это, не стал усиливаться. Так они и ехали молча, только Платов на каждой станции выйдет и с досады квасной стакан водки выпьет, соленым бараночком закусит, закурит свою корешковую трубку, в которую сразу целый фунт Жукова табаку входило, а потом сядет и сидит рядом с царем в карете молча. Государь в одну сторону глядит, а Платов в другое окно чубук высунет и дымит на ветер. Так они и доехали до Петербурга, а к попу Федоту государь Платова уже совсем не взял.
- Ты, - говорит, - к духовной беседе невоздержен и так очень много куришь, что у меня от твоего дыму в голове копоть стоит.
Платов остался с обидою и лег дома на досадную укушетку, да так все и лежал да покуривал Жуков табак без перестачи.
Глава четвертая
Удивительная блоха из аглицкой вороненой стали оставалась у Александра Павловича в шкатулке под рыбьей костью, пока он скончался в Таганроге, отдав ее попу Федоту, чтобы сдал после, государыне, когда она успокоится. Императрица Елисавета Алексеевна посмотрела блохины верояции и усмехнулась, но заниматься ею не стала.
- Мое, - говорит, - теперь дело вдовье, и мне никакие забавы не обольстительны, - а вернувшись в Петербург, передала эту диковину со всеми иными драгоценностями в наследство новому государю.
Император Николай Павлович поначалу тоже никакого внимания на блоху не обратил, потому что при восходе его было смятение, но потом один раз стал пересматривать доставшуюся ему от брата шкатулку и достал из нее табакерку, а из табакерки бриллиантовый орех, и в нем нашел стальную блоху, которая уже давно не была заведена и потому не действовала, а лежала смирно, как коченелая.
Государь посмотрел и удивился.
- Что это еще за пустяковина и к чему она тут у моего брата в таком сохранении!
Придворные хотели выбросить, но государь говорит:
- Нет, это что-нибудь значит.
Позвали от Аничкина моста из противной аптеки химика, который на самых мелких весах яды взвешивал, и ему показали, а тот сейчас взял блоху, положил на язык и говорит: «Чувствую хлад, как от крепкого металла». А потом зубом ее слегка помял и объявил:
- Как вам угодно, а это не настоящая блоха, а нимфозория, и она сотворена из металла, и работа эта не наша, не русская.
Государь велел сейчас разузнать: откуда это и что такое означает?
Бросились смотреть в дела и в списки, - но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, - никто ничего не знает. Но, по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь говорит:
- Что тебе, мужественный старик, от меня надобно?
А Платов отвечает:
- Мне, ваше величество, ничего для себя не надо, так как я пью-ем что хочу и всем доволен, а я, - говорит, - пришел доложить насчет этой нимфозории, которую отыскали: это, - говорит, - так и так было, и вот как происходило при моих глазах в Англии, - и тут при ней есть ключик, а у меня есть их же мелкоскоп, в который можно его видеть, и сим ключом через пузичко эту нимфозориюы можно завести, и она будет скакать в каком угодно пространстве и в стороны верояции делать.
Завели, она и пошла прыгать, а Платов говорит:
- Это, - говорит, - ваше величество, точно, что работа очень тонкая и интересная, но только нам этому удивляться с одним восторгом чувств не следует, а надо бы подвергнуть ее русским пересмотрам в Туле или в Сестербеке, - тогда еще Сестрорецк Сестербеком звали, - не могут ли наши мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались.
Государь Николай Павлович в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил, он и ответил Платову:
- Это ты, мужественный старик, хорошо говоришь, и я тебе это дело поручаю поверить. Мне эта коробочка все равно теперь при моих хлопотах не нужна, а ты возьми ее с собою и на свою досадную укушетку больше не ложись, а поезжай на тихий Дон и поведи там с моими донцами междоусобные разговоры насчет их жизни и преданности и что им нравится. А когда будешь ехать через Тулу, покажи моим тульским мастерам эту нимфозорию, и пусть они о ней подумают. Скажи им от меня, что брат мой этой вещи удивлялся и чужих людей, которые делали нимфозорию, больше всех хвалил, а я на своих надеюсь, что они никого не хуже. Они моего слова не проронят и что-нибудь сделают.
Глава пятая
Платов взял стальную блоху, и как поехал через Тулу на Дон, показал ее тульским оружейникам и слова государевы им передал, а потом спрашивает:
- Как нам теперь быть, православные?
Оружейники отвечают:
- Мы, батюшка, милостивое слово государево чувствуем и никогда его забыть не можем за то, что он на своих людей надеется, а как нам в настоящем случае быть, того мы в одну минуту сказать не можем, потому что аглицкая нацыя тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и искусство в ней с большим смыслом. Против нее, - говорят, - надо взяться подумавши и с божьим благословением. А ты, если твоя милость, как и государь наш, имеешь к нам доверие, поезжай к себе на тихий Дон, а нам эту блошку оставь, как она есть, в футляре и в золотой царской табакерочке. Гуляй себе по Дону и заживляй раны, которые принял за отечество, а когда назад будешь через Тулу ехать, - остановись и спосылай за нами: мы к той поре, Бог даст, что-нибудь придумаем.
Платов не совсем доволен был тем, что туляки так много времени требуют и притом не говорят ясно: что такое именно они надеются устроить. Спрашивал он их так и иначе и на все манеры с ними хитро по-донски заговаривал; но туляки ему в хитрости нимало не уступили, потому что имели они сразу же такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, да тогда и отдать.
Говорят:
- Мы еще и сами не знаем, что учиним, а только будем на Бога надеяться, и авось слово царское ради нас в постыждении не будет.
Так и Платов умом виляет, и туляки тоже.
Платов вилял, вилял, да увидал, что туляка ему не перевилять, подал им табакерку с нимфозорией и говорит:
- Ну, нечего делать, пусть, - говорит, - будет по-вашему; я вас знаю, какие вы, ну, одначе, делать нечего, - я вам верю, но только смотрите, бриллиант чтобы не подменить и аглицкой тонкой работы не испортьте, да недолго возитесь, потому что я шибко езжу: двух недель не пройдет, как я с тихого Дона опять в Петербург поворочу, - тогда мне чтоб непременно было что государю показать.
Оружейники его вполне успокоили:
- Тонкой работы, - говорят, - мы не, повредим и бриллианта не обменим, а две недели нам времени довольно, а к тому случаю, когда назад возвратишься, будет тебе что-нибудь государеву великолепию достойное представить.
А что именно, этого так-таки и не сказали.
Глава шестая
Платов из Тулы уехал, а оружейники три человека, самые искусные из них, один косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны, попрощались с товарищами и с своими домашними да, ничего никому не сказывая, взяли сумочки, положили туда что нужно съестного и скрылись из города.
Заметили за ними только то, что они пошли не в Московскую заставу, а в противоположную, киевскую сторону, и думали, что они пошли в Киев почивающим угодникам поклониться или посоветовать там с кем-нибудь из живых святых мужей, всегда пребывающих в Киеве в изобилии.
Но это было только близко к истине, а не самая истина. Ни время, ни расстояние не дозволяли тульским мастерам сходить в три недели пешком в Киев да еще потом успеть сделать посрамительную для аглицкой нации работу. Лучше бы они могли сходить помолиться в Москву, до которой всего «два девяносто верст», а святых угодников и там почивает немало. А в другую сторону, до Орла, такие же «два девяносто», да за Орел до Киева снова еще добрых пять сот верст. Этакого пути скоро не сделаешь, да и сделавши его, не скоро отдохнешь - долго еще будут ноги остекливши и руки трястись.
Иным даже думалось, что мастера набахвалили перед Платовым, а потом как пообдумались, то и струсили и теперь совсем сбежали, унеся с собою и царскую золотую табакерку, и бриллиант, и наделавшую им хлопот аглицкую стальную блоху в футляре.
Однако такое предположение было тоже совершенно неосновательно и недостойно искусных людей, на которых теперь почивала надежда нации.
Глава седьмая
Туляки, люди умные и сведущие в металлическом деле, известны также как первые знатоки в религии. Их славою в этом отношении полна и родная земля, и даже святой Афон: они не только мастера петь с вавилонами, но они знают, как пишется картина «вечерний звон», а если кто из них посвятит себя большему служению и пойдет в монашество, то таковые слывут лучшими монастырскими экономами, и из них выходят самые способные сборщики. На святом Афоне знают, что туляки - народ самый выгодный, и если бы не они, то темные уголки России, наверно, не видали бы очень многих святостей отдаленного Востока, а Афон лишился бы многих полезных приношений от русских щедрот и благочестия. Теперь «афонские туляки» обвозят святости по всей нашей родине и мастерски собирают сборы даже там, где взять нечего. Туляк полон церковного благочестия и великий практик этого дела, а потому и те три мастера, которые взялись поддержать Платова и с ним всю Россию, не делали ошибки, направясь не к Москве, а на юг. Они шли вовсе не в Киев, а к Мценску, к уездному городу Орловской губернии, в котором стоит древняя «камнесеченная» икона св. Николая; приплывшая сюда в самые древние времена на большом каменном же кресте по реке Зуше. Икона эта вида «грозного и престрашного» - святитель Мир-Ликийских изображен на ней «в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч - «военное одоление». Вот в этом «одолении» и заключался смысл вещи: св. Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться. Отслужили они молебен у самой иконы, потом у каменного креста и, наконец, возвратились домой «нощию» и, ничего никому не рассказывая, принялись за дело в ужасном секрете. Сошлись они все трое в один домик к левше, двери заперли, ставни в окнах закрыли, перед Николиным образом лампадку затеплили и начали работать.
День, два, три сидят и никуда не выходят, все молоточками потюкивают. Куют что-то такое, а что куют - ничего неизвестно.
Всем любопытно, а никто ничего не может узнать, потому что работающие ничего не сказывают и наружу не показываются. Ходили к домику разные люди, стучались в двери под разными видами, чтобы огня или соли попросить, но три искусника ни на какой спрос не отпираются, и даже чем питаются - неизвестно. Пробовали их пугать, будто по соседству дом горит, - не выскочут ли в перепуге и не объявится ли тогда, что ими выковано, но ничто не брало этих хитрых мастеров; один раз только левша высунулся по плечи и крикнул:
- Горите себе, а нам некогда, - и опять свою щипаную голову спрятал, ставню захлопнул, и за свое дело принялися.
Только сквозь малые щелочки было видно, как внутри дома огонек блестит, да слышно, что тонкие молоточки по звонким наковальням вытюкивают.
Словом, все дело велось в таком страшном секрете, что ничего нельзя было узнать, и притом продолжалось оно до самого возвращения казака Платова с тихого Дона к государю, и во все это время мастера ни с кем не видались и не разговаривали.
Глава восьмая
Платов ехал очень спешно и с церемонией: сам он сидел в коляске, а на козлах два свистовые казака с нагайками по обе стороны ямщика садились и так его и поливали без милосердия, чтобы скакал. А если какой казак задремлет, Платов его сам из коляски ногою ткнет, и еще злее понесутся. Эти меры побуждения действовали до того успешно, что нигде лошадей ни у одной станции нельзя было удержать, а всегда сто скачков мимо остановочного места перескакивали. Тогда опять казак над ямщиком обратно сдействует, и к подъезду возворотятся.
Так они и в Тулу прикатили, - тоже пролетели сначала сто скачков дальше Московской заставы, а потом казак сдействовал над ямщиком нагайкою в обратную сторону, и стали у крыльца новых коней запрягать. Платов же из коляски не вышел, а только велел свистовому как можно скорее привести к себе мастеровых, которым блоху оставил.
Побежал один свистовой, чтобы шли как можно скорее и несли ему работу, которою должны были англичан посрамить, и еще мало этот свистовой отбежал, как Платов вдогонку за ним раз за разом новых шлет, чтобы как можно скорее.
Всех свистовых разогнал и стал уже простых людей из любопытной публики посылать, да даже и сам от нетерпения ноги из коляски выставляет и сам от нетерпеливости бежать хочет, а зубами так и скрипит - все ему еще нескоро показывается.
Так в тогдашнее время все требовалось очень в аккурате и в скорости, чтобы ни одна минута для русской полезности не пропадала.
Глава девятая
Тульские мастера, которые удивительное дело делали, в это время как раз только свою работу оканчивали. Свистовые прибежали к ним запыхавшись, а простые люди из любопытной публики - те и вовсе не добежали, потому что с непривычки по дороге ноги рассыпали и повалилися, а потом от страха, чтобы не глядеть на Платова, ударились домой да где попало спрятались.
Свистовые же как прискочили, сейчас вскрикнули и как видят, что те не отпирают, сейчас без церемонии рванули болты у ставень, но болты были такие крепкие, что нимало не подались, дернули двери, а двери изнутри заложены на дубовый засов. Тогда свистовые взяли с улицы бревно, поддели им на пожарный манер под кровельную застреху да всю крышу с маленького домика сразу и своротили. Но крышу сняли, да и сами сейчас повалилися, потому что у мастеров в их тесной хороминке от безотдышной работы в воздухе такая потная спираль сделалась, что непривычному человеку с свежего поветрия и одного раза нельзя было продохнуть.
Послы закричали:
- Что же вы, такие-сякие, сволочи, делаете, да еще этакою спиралью ошибать смеете! Или в вас после этого Бога нет!
А те отвечают:
- Мы сейчас, последний гвоздик заколачиваем и, как забьем, тогда нашу работу вынесем.
А послы говорят:
- Он нас до того часу живьем съест и на помин души не оставит.
Но мастера отвечают:
- Не успеет он вас поглотить, потому вот пока вы тут говорили, у нас уже и этот последний гвоздь заколочен. Бегите и скажите, что сейчас несем.
Свистовые побежали, но не с уверкою: думали, что мастера их обманут; а потому бежат, бежат да оглянутся; но мастера за ними шли и так очень скоро поспешали, что даже не вполне как следует для явления важному лицу оделись, а на ходу крючки в кафтанах застегивают. У двух у них в руках ничего не содержалось, а у третьего, у левши, в зеленом чехле царская шкатулка с аглицкой стальной блохой.
Глава десятая
Свистовые подбежали к Платову и говорят:
- Вот они сами здесь!
Платов сейчас к мастерам:
- Готово ли?
- Все, - отвечают, - готово.
- Подавай сюда.
Подали.
А экипаж уже запряжен, и ямщик и форейтор на месте. Казаки сейчас же рядом с ямщиком уселись и нагайки над ним подняли и так замахнувши и держат.
Платов сорвал зеленый чехол, открыл шкатулку, вынул из ваты золотую табакерку, а из табакерки бриллиантовый орех, - видит: аглицкая блоха лежит там какая была, а кроме ее ничего больше нет.
Платов говорит:
- Это что же такое? А где же ваша работа, которою вы хотели государя утешить?
Оружейники отвечали:
- Тут и наша работа.
Платов спрашивает:
- В чем же она себя заключает?
А оружейники отвечают:
- Зачем это объяснять? Все здесь в вашем виду, - и предусматривайте.
Платов плечами вздвигнул и закричал:
- Где ключ от блохи?
- А тут же, - отвечают, - Где блоха, тут и ключ, в одном орехе.
Хотел Платов взять ключ, но пальцы у него были куцапые: ловил, ловил, - никак не мог ухватить ни блохи, ни ключика от ее брюшного завода и вдруг рассердился и начал ругаться словами на казацкий манер.
Кричал:
- Что вы, подлецы, ничего не сделали, да еще, пожалуй, всю вещь испортили! Я вам голову сниму!
А туляки ему в ответ:
- Напрасно так нас обижаете, - мы от вас, как от государева посла, все обиды должны стерпеть, но только за то, что вы в нас усумнились и подумали, будто мы даже государево имя обмануть сходственны, - мы вам секрета нашей работы теперь не скажем, а извольте к государю отвезти - он увидит, каковы мы у него люди и есть ли ему за нас постыждение.
А Платов крикнул:
- Ну, так врете же вы, подлецы, я с вами так не расстануся, а один из вас со мною в Петербург поедет, и я его там допытаюся, какие есть ваши хитрости.
И с этим протянул руку, схватил своими куцапыми пальцами за шивороток босого левшу, так что у того все крючочки от казакина отлетели, и кинул его к себе в коляску в ноги.
- Сиди, - говорит, - здесь до самого Петербурга вроде пубеля, - ты мне за всех ответишь. А вы, - говорит свистовым, - теперь гайда! Не зевайте, чтобы послезавтра я в Петербурге у государя был.
Мастера ему только осмелились сказать за товарища, что как же, мол, вы его от нас так без тугамента увозите? ему нельзя будет назад следовать! А Платов им вместо ответа показал кулак - такой страшный, бугровый и весь изрубленный, кое-как сросся - и, погрозивши, говорит: «Вот вам тугамент!» А казакам говорит:
- Гайда, ребята!
Казаки, ямщики и кони - все враз заработало и умчали левшу без тугамента, а через день, как приказал Платов, так его и подкатили к государеву дворцу и даже, расскакавшись как следует, мимо колонн проехали.
Платов встал, подцепил на себя ордена и пошел к государю, а косого левшу велел свистовым казакам при подъезде караулить.
Глава одиннадцатая
Платов боялся к государю на глаза показаться, потому что Николай Павлович был ужасно какой замечательный и памятный - ничего не забывал. Платов знал, что он непременно его о блохе спросит. И вот он хоть никакого в свете неприятеля не пугался, а тут струсил: вошел во дворец со шкатулочкою да потихонечку ее в зале за печкой и поставил. Спрятавши шкатулку, Платов предстал к государю в кабинет и начал поскорее докладывать, какие у казаков на тихом Дону междоусобные разговоры. Думал он так: чтобы этим государя занять, и тогда, если государь сам вспомнит и заговорит про блоху, надо подать и ответствовать, а если не заговорит, то промолчать; шкатулку кабинетному камердинеру велеть спрятать, а тульского левшу в крепостной казамат без сроку посадить, чтобы посидел там до времени, если понадобится.
Но государь Николай Павлович ни о чем не забывал, и чуть Платов насчет междоусобных разговоров кончил, он его сейчас же и спрашивает:
- А что же, как мои тульские мастера против аглицкой нимфозории себя оправдали?
Платов отвечал в том роде, как ему дело казалось.
- Нимфозория, - говорит, - ваше величество, все в том же пространстве, и я ее назад привез, а тульские мастера ничего удивительнее сделать не могли.
Государь ответил:
- Ты - старик мужественный, а этого, что ты мне докладываешь, быть не может.
Платов стал его уверять и рассказал, как все дело было, и как досказал до того, что туляки просили его блоху государю показать, Николай Павлович его по плечу хлопнул и говорит:
- Подавай сюда. Я знаю, что мои меня не могут обманывать. Тут что-нибудь сверх понятия сделано.
Глава двенадцатая
Вынесли из-за печки шкатулку, сняли с нее суконный покров, открыли золотую табакерку и бриллиантовый орех, - а в нем блоха лежит, какая прежде была и как лежала.
Государь посмотрел и сказал:
- Что за лихо! - Но веры своей в русских мастеров не убавил, а велел позвать свою любимую дочь Александру Николаевну и приказал ей:
- У тебя на руках персты тонкие - возьми маленький ключик и заведи поскорее в этой нимфозории брюшную машинку.
Принцесса стала крутить ключиком, и блоха сейчас усиками зашевелила, но ногами не трогает. Александра Николаевна весь завод натянула, а нимфозория все-таки ни дансе не танцует и ни одной верояции, как прежде, не выкидывает.
Платов весь позеленел и закричал:
- Ах они, шельмы собаческие! Теперь понимаю, зачем они ничего мне там сказать не хотели. Хорошо еще, что я одного ихнего дурака с собой захватил.
С этими словами выбежал на подъезд, словил левшу за волосы и начал туда-сюда трепать так, что клочья полетели. А тот, когда его Платов перестал бить, поправился и говорит:
- У меня и так все волосья при учебе выдраны, а не знаю теперь, за какую надобность надо мною такое повторение?
- Это за то, - говорит Платов, - что я на вас надеялся и заручался, а вы редкостную вещь испортили.
Левша отвечает:
- Мы много довольны, что ты за нас ручался, а испортить мы ничего не испортили: возьмите, в самый сильный мелкоскоп смотрите.
Платов назад побежал про мелкоскоп сказывать, а левше только погрозился:
- Я тебе, - говорит, - такой-сякой-этакой, еще задам.
И велел свистовым, чтобы левше еще крепче локти назад закрутить, а сам поднимается по ступеням, запыхался и читает молитву: «Благого царя благая мати, пречистая и чистая», и дальше, как надобно. А царедворцы, которые на ступенях стоят, все от него отворачиваются, думают: попался Платов и сейчас его из дворца вон погонят, - потому они его терпеть не могли за храбрость.
Глава тринадцатая
Как довел Платов левшины слова государю, тот сейчас с радостию говорит:
- Я знаю, что мои русские люди меня не обманут.- И приказал подать мелкоскоп на подушке.
В ту же минуту мелкоскоп был подан, и государь взял блоху и положил ее под стекло сначала кверху спинкою, потом бочком, потом пузичком, - словом сказать, на все стороны ее повернули, а видеть нечего. Но государь и тут своей веры не потерял, а только сказал:
- Привести сейчас ко мне сюда этого оружейника, который внизу находится.
Платов докладывает:
- Его бы приодеть надо - он в чем был взят, и теперь очень в злом виде.
А государь отвечает:
- Ничего - ввести как он есть.
Платов говорит:
- Вот иди теперь сам, такой-этакой, перед очами государю отвечай.
А левша отвечает:
- Что ж, такой и пойду, и отвечу.
Идет в чем был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится.
«Что же такое? - думает. - Если государю угодно меня видеть, я должен идти; а если при мне тугамента нет, так я тому не причинен и скажу, отчего так дело было».
Как взошел левша и поклонился, государь ему сейчас и говорит:
- Что это такое, братец, значит, что мы и так и этак смотрели, и под мелкоскоп клали, а ничего замечательного не усматриваем?
А левша отвечает:
- Так ли вы, ваше величество, изволили смотреть?
Вельможи ему кивают: дескать, не так говоришь! а он не понимает, как надо по-придворному, с лестью или с хитростью, а говорит просто.
Государь говорит:
- Оставьте над ним мудрить, - пусть его отвечает, как он умеет.
И сейчас ему пояснил:
- Мы, - говорит, - вот как клали, - И положил блоху под мелкоскоп.- Смотри, - говорит, - сам - ничего не видно.
Левша отвечает:
- Этак, ваше величество, ничего и невозможно видеть, потому что наша работа против такого размера гораздо секретнее.
Государь вопросил:
- А как же надо?
- Надо, - говорит, - всего одну ее ножку в подробности под весь мелкоскоп подвести и отдельно смотреть на всякую пяточку, которой она ступает.
Помилуй, скажи, - говорит государь, - это уже очень сильно мелко!
- А что же делать, - отвечает левша, - если только так нашу работу и заметить можно: тогда все и удивление окажется.
Положили, как левша сказал, и государь как только глянул в верхнее стекло, так весь и просиял - взял левшу, какой он был неубранный и в пыли, неумытый, обнял его и поцеловал, а потом обернулся ко всем придворным и сказал:
- Видите, я лучше всех знал, что мои русские меня не обманут. Глядите, пожалуйста: ведь они, шельмы, аглицкую блоху на подковы подковали!
Глава четырнадцатая
Стали все подходить и смотреть: блоха действительно была на все ноги подкована на настоящие подковы, а левша доложил, что и это еще не все удивительное.
- Если бы, - говорит, - был лучше мелкоскоп, который в пять миллионов увеличивает, так вы изволили бы, - говорит, - увидать, что на каждой подковинке мастерово имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал.
- И твое имя тут есть? - спросил государь.
- Никак нет, - отвечает левша, - моего одного и нет.
- Почему же?
- А потому, - говорит, - что я мельче этих подковок работал: я гвоздики выковывал, которыми подковки забиты, - там уже никакой мелкоскоп взять не может.
Государь спросил:
- Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?
А левша ответил:
- Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелявши.
Тут и другие придворные, видя, что левши дело выгорело, начали его целовать, а Платов ему сто рублей дал и говорит:
- Прости меня, братец, что я тебя за волосья отодрал.
Левша отвечает:
- Бог простит, - это нам не впервые такой снег на голову.
А больше и говорить не стал, да и некогда ему было ни с кем разговаривать, потому что государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию - вроде подарка, чтобы там поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вез блоху особый курьер, который на все языки учен, а при нем чтобы и левша находился и чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть.
Платов его перекрестил.
- Пусть, - говорит, - над тобою будет благословение, а на дорогу я тебе моей собственной кисляркя пришлю. Не пей мало, не пей много, а пей средственно.
Так и сделал - прислал.
А граф Кисельвроде велел, чтобы обмыли левшу в Туляковских всенародных банях, остригли в парикмахерской и одели в парадный кафтан с придворного певчего, для того, дабы похоже было, будто и на нем какой-нибудь жалованный чин есть.
Как его таким манером обформировали, напоили на дорогу чаем с платовскою кисляркою, затянули ременным поясом как можно туже, чтобы кишки не тряслись, и повезли в Лондон. Отсюда с левшой и пошли заграничные виды.
Глава пятнадцатая
Ехали курьер с левшою очень скоро, так что от Петербурга до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции пояса на один значок еще уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как левше после представления государю, по платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по-иностранному: «Ай люли - се тре жули».
Курьер как привез его в Лондон, так появился кому надо и отдал шкатулку, а левшу в гостинице в номер посадил, но ему тут скоро скучно стало, да и есть захотелось. Он постучал в дверь и показал услужающему себе на рот, а тот сейчас его и свел в пищеприемную комнату.
Сел тут левша за стол и сидит, а как чего-нибудь поаглицки спросить - не умеет. Но потом догадался: опять просто по столу перстом постучит да в рот себе покажет, - англичане догадываются и подают, только не всегда того, что надобно, но он что ему не подходящее не принимает. Подали ему ихнего приготовления горячий студинг в огне, - он говорит: «Это я не знаю, чтобы такое можно есть», и вкушать не стал; они ему переменили и другого кушанья поставили. Также и водки их пить не стал, потому что она зеленая - вроде как будто купоросом заправлена, а выбрал, что всего натуральнее, и ждет курьера в прохладе за баклажечкой.
А те лица, которым курьер нимфозорию сдал, сию же минуту ее рассмотрели в самый сильный мелкоскоп и сейчас в публицейские ведомости описание, чтобы завтра же на всеобщее известие клеветон вышел.
- А самого этого мастера, - говорят, - мы сейчас хотим видеть.
Курьер их препроводил в номер, а оттуда в пищеприемную залу, где наш левша порядочно уже подрумянился, и говорит: «Вот он!»
Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе- за руки. «Камрад, - говорят, - камрад - хороший мастер, - разговаривать с тобой со временем, после будем, а теперь выпьем за твое благополучие».
Спросили много вина, и левше первую чарку, а он с вежливостью первый пить не стал: думает, - может быть, отравить с досады хотите.
- Нет, - говорит, - это не порядок: и в Польше нет хозяина больше, - сами вперед кушайте.
Англичане всех вин перед ним опробовали и тогда ему стали наливать. Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил.
Они заметили, что он левой рукою крестится, и спрашивают у курьера:
- Что он - лютеранец или протестантист?
Курьер отвечает:
- Нет, он не лютеранец и не протестантист, а русской веры.
- А зачем же он левой рукой крестится?
Курьер сказал:
- Он - левша и все левой рукой делает.
Англичане еще больше стали удивляться - и начали накачивать вином и левшу и курьера и так целые три дня обходилися, а потом говорят: «Теперь довольно». По симфону воды с ерфиксом приняли и, совсем освежевши, начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
Левша отвечает:
- Наша наука простая: но Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.
Англичане переглянулись и говорят:
- Это удивительно.
А Левша им отвечает:
- У нас это так повсеместно.
- А что же это, - спрашивают, - за книга в России «Полусонник»?
- Это, - говорит, - книга, к тому относящая, что если в Псалтире что-нибудь насчет гаданья царь Давид неясно открыл, то в Полусоннике угадывают дополнение.
Они говорят:
- Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения, знали, то, бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой-машине расчет силы есть; а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.
Левша согласился.
- Об этом, - говорит, - спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.
А англичане сказывают ему:
- Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
Но на это левша не согласился.
- У меня, - говорит, - дома родители есть.
Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но левша не взял.
- Мы, - говорит, - к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница - старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я еще в холостом звании.
- Вы, - говорят, - обвыкнете, наш закон примете, и мы вас женим.
- Этого, - ответил левша, - никогда быть не может.
- Почему так?
- Потому, - отвечает, - что наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.
- Вы, - говорят англичане, - нашей веры не знаете: мы того же закона христианского и то же самое Евангелие содержим.
- Евангелие, - отвечает левша, - действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее.
- Почему вы так это можете судить?
- У нас тому, - отвечает, - есть все очевидные доказательства.
- Какие?
- А такие, - говорит;- что у нас есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи, а у вас ничего, и даже, кроме одного воскресенья, никаких экстренных праздников нет, а по второй причине - мне с англичанкою, хоть и повенчавшись в законе, жить конфузно будет.
- Отчего же так?- спрашивают.- Вы не пренебрегайте: наши тоже очень чисто одеваются и хозяйственные.
А левша говорит:
- Я их не знаю.
Англичане отвечают:
- Это не важно суть - узнать можете: мы вам грандеву сделаем.
Левша застыдился.
- Зачем, - говорит, - напрасно девушек морочить.- И отнекался.- Грандеву, - говорит, - это дело господское, а нам нейдет, и если об этом дома, в Туле, узнают, надо мною большую насмешку сделают.
Англичане полюбопытствовали:
- А если, - говорят, - без грандеву, то как же у вас в таких случаях поступают, чтобы приятный выбор сделать?
Левша им объяснил наше положение.
- У нас, - говорит, - когда человек хочет насчет девушки обстоятельное намерение обнаружить, посылает разговорную женщину, и как она предлог сделает, тогда вместе в дом идут вежливо и девушку смотрят не таясь, а при всей родственности.
Они поняли, но отвечали, что у них разговорных женщин нет и такого обыкновения не водится, а левша говорит:
- Это тем и приятнее, потому что таким делом если заняться, то надо с обстоятельным намерением, а как я сего к чужой нацыи не чувствую, то зачем девушек морочить?
Он англичанам ив этих своих суждениях понравился, так что они его опять пошли по плечам и по коленям с приятством ладошками охлопывать, а сами спрашивают:
- Мы бы, - говорят, - только через одно любопытство знать желали: какие вы порочные приметы в наших девицах приметили и за что их обегаете?
Тут левша им уже откровенно ответил:
- Я их не порочу, а только мне то не нравится, что одежда на них как-то машется, и не разобрать, что такое надето и для какой надобности; тут одно что-нибудь, а ниже еще другое пришпилено, а на руках какие-то ногавочки. Совсем точно обезьяна-сапажу - плисовая тальма.
Англичане засмеялись и говорят:
- Какое же вам в этом препятствие?
- Препятствия, - отвечает левша, - нет, а только опасаюсь, что стыдно будет смотреть и дожидаться, как она изо всего из этого разбираться станет.
- Неужели же, - говорят, - ваш фасон лучше?
- Наш фасон, - отвечает, - в Туле простой: всякая в своих кружевцах, и наши кружева даже и большие дамы носят.
Они его тоже и своим дамам казали, и там ему чай наливали и спрашивали:
- Для чего вы морщитесь?
Он отвечал, что мы, говорит, очень сладко не приучены.
Тогда ему по-русски вприкуску подали.
Им показывается, что этак будто хуже, а он говорит:
- На наш вкус этак вкуснее.
Ничем его англичане не могли сбить, чтобы он на их жизнь прельстился, а только уговорили его на короткое время погостить, и они его в это время по разным заводам водить будут и все свое искусство покажут.
- А потом, - говорят, - мы его на своем корабле привезем и живого в Петербург доставим.
На это он согласился.
Глава шестнадцатая
Взяли англичане левшу на свои руки, а русского курьера назад в Россию отправили. Курьер хотя и чин имел и на разные языки был учен, но они им не интересовались, а левшою интересовались, - и пошли они левшу водить и все ему показывать. Он смотрел все их производство: и металлические фабрики и мыльно-пильные заводы, и все хозяйственные порядки их ему очень нравились, особенно насчет рабочего содержания. Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каждым на виду висит долбица умножения» а под рукою стирабельная дощечка: все, что который мастер делает, - на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и наделе выходит. А придет праздник, соберутся по-парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно, как следует.
Левша на все их житье и на все их работы насмотрелся, но больше всего внимание обращал на такой Предмет, что англичане очень удивлялись. Не столь его занимало, как новые ружья делают, сколь то, как старые в каком виде состоят. Все обойдет и хвалит, и говорит:
- Это и мы так можем.
А как до старого ружья дойдет, - засунет палец в дуло, поводит по стенкам и вздохнет:
- Это, - говорит, - против нашего не в пример превосходнейше.
Англичане никак не могли отгадать, что такое левша замечает, а он спрашивает:
- Не могу ли, - говорит, - я знать, что наши генералы это когда-нибудь глядели или нет? Ему говорят:
- Которые тут были, те, должно быть, глядели.
- А как, - говорит, - они были: в перчатке или без перчатки?
- Ваши генералы, - говорят, - парадные, они всегда в перчатках ходят; значит, и здесь так были.
Левша ничего не сказал. Но вдруг начал беспокойно скучать. Затосковал и затосковал и говорит англичанам:
- Покорно благрдарствуйте на всем угощении, и я всем у вас очень доволен и все, что мне нужно было видеть, уже видел, а теперь я скорее домой хочу.
Никак его более удержать не могли. По суше его пустить нельзя, потому что он на все языки не умел, а по воде плыть нехорошо было, потому что время было осеннее, бурное, но он пристал: отпустите.
- Мы на буреметр, - говорят, - смотрели: буря будет, потонуть можешь; это ведь не то, что у вас Финский залив, а тут настоящее Твердиземиое море.
- Это все, равно, - отвечает, - где умереть, - все единственно, воля божия, а я желаю скорее в родное место, потому что иначе я могу род помешательства достать.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли левшу на корабль, который в Россию шел. Тут поместили левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Англичанин, которого он спрашивает, рукою ему в ту сторону покажет или головою махнет, а он туда лицом оборотится и нетерпеливо в родную сторону смотрит.
Как вышли из буфты в Твердиземное море, так стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя было успокоить. Водопление стало ужасное, а, левша все вниз в каюты нейдет - под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству смотрит.
Много раз англичане приходили его в теплое место вниз звать, но он, чтобы ему не докучали, даже отлыгаться начал.
- Нет, - отвечает, - мне тут наружи лучше; а то со мною под крышей от колтыхания морская свинка сделается.
Так все время и не сходил до особого случая и через это очень понравился одному полшкиперу, который, на горе нашего левши, умел по-русски говорить. Этот полшкипер не мог надивиться, что русский сухопутный человек и так все непогоды выдерживает.
- Молодец, - говорит, - рус! Выпьем!
Левша выпил.
- А полшкипер говорит:
- Еще!
Левша и еще выпил, и напились.
Полшкипер его и спрашивает:
- Ты какой от нашего государства в Россию секрет везешь?
Левша отвечает:
- Это мое дело.
- А если так, - отвечал полшкипер, - так давай держать с тобой аглицкое парей.
Левша спрашивает:
- Какое?
- Такое, чтобы ничего в одиночку не пить, а всего пить заровно: что один, то непременно и другой» и кто кого перепьет, того и горка.
Левша думает: небо тучится, брюхо пучится, - скука большая, а путина длинная, и родного места за волною не видно - пари держать все-таки веселее будет.
- Хорошо, - говорит, - идет!
- Только чтоб честно.
- Да уж это, - говорит, - не беспокойтесь.
Согласились и по рукам ударили.
Глава семнадцатая
Началось у них пари еще в Твердиземном море, и пили они до рижского Динаминде, но шли всє наравне и друг другу не уступали и до того аккуратно равнялись, что когда один, глянув в море, увидал, как из воды черт лезет, так сейчас то же самое и другому объявилось. Только полшкипер видит черта рыжего, а левша говорят, будто он темен, как мурин.
Левша говорит:
- Перекрестись и отворотись - это черт из пучины.
А англичанин спорит, что «это морской водоглаз».
- Хочешь, - говорит, - я тебя в море швырну? Ты не бойся - он мне тебя сейчас назад подаст.
А левша отвечает:
- Если так, то швыряй.
Полшкипер его взял на закорки и понес к борту.
Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина и холодной пищи, чтобы могли и пить и есть и свое пари выдержать, - а горячего студингу с огнем им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
Так их и привезли взаперти до Петербурга, и пари из них ни один друг у друга не выиграл; а тут расклали их на разные повозки и повезли англичанина в посланнический дом на Аглицкую набережную, а левшу - в квартал.
Отсюда судьба их начала сильно разниться.
Глава восемнадцатая
Англичанина как привезли в посольский дом, сейчас сразу позвали к нему лекаря и аптекаря. Лекарь велел его при себе в теплую ванну всадить, а аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю и сам в рот ему всунул, а потом оба вместе взялись и положили на перину и сверху шубой покрыли и оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему посольству приказ дан, чтобы никто чихать не смел. Дождались лекарь с аптекарем, пока полшкипер заснул, и тогда другую гуттаперчевую пилюлю ему приготовили, возле его изголовья на столик положили и ушли.
А левшу свалили в квартале на пол и спрашивают:
- Кто такой и откудова, и есть ли паспорт или какой другой тугамент?
А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет.
Тогда его сейчас обыскали, пестрое платье с него сняли и часы с трепетиром, и деньги обрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.
Повел городовой левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша все время на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли. Везли левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, всє роняют, а поднимать станут - ухи рвут, чтобы в память пришел.
Привезли в одну больницу - не принимают без тугамента, привезли в другую - и там, не принимают, и так в третью, и в четвертую - до самого утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и все пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают.
Тут велели расписку дать, а левшу до разборки на полу в коридор посадить.
А аглицкий полшкипер в это самое время на другой день встал, другую гуттаперчевую пилюлю в нутро проглотил, на легкий завтрак курицу с рысью съел, ерфиксом запил и говорит:
- Где мой русский камрад? Я его искать пойду.
Оделся и побежал.
Глава девятнадцатая
Удивительным манером полшкипер как-то очень скоро левшу нашел, только его еще на кровать не уложили, а он в коридоре на полу лежал и жаловался англичанину.
- Мне бы, - говорит, - два слова государю непременно надо сказать.
Англичанин побежал к графу Клейнмихелю и зашумел:
- Разве так можно! У него, - говорит, -хоть и шуба овечкина, так душа человечкина.
Англичанина сейчас оттуда за это рассуждение вон, чтобы не смел поминать душу человечкину. А потом ему кто-то сказал: «Сходил бы ты лучше к казаку Платову - он простые чувства имеет».
Англичанин достиг Платова, который теперь опять на укушетке лежал. Платов его выслушал и про левшу вспомнил.
- Как же, братец, - говорит, - очень коротко с ним знаком, даже за волоса его драл, только не знаю, как ему в таком несчастном разе помочь; потому что я уже совсем отслужился и полную пуплекцию получил - теперь меня больше не уважают, - а ты беги скорее к коменданту Скобелеву, он в силах и тоже в этой части опытный, он что-нибудь сделает.
Полшкипер пошел и к Скобелеву и все рассказал: какая у левши болезнь и отчего сделалась. Скобелев говорит:
- Я эту болезнь понимаю, только немцы ее лечить не могут, а тут надо какого-нибудь доктора из духовного звания, потому что те в этих примерах выросли и помогать могут; я сейчас пошлю туда русского доктора Мартын-Сольского.
Но только когда Мартын-Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
- Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер. Мартын-Сольский сейчас же поехал, об этом графу Чернышеву доложил, чтобы до государя довести, а граф Чернышев на него закричал:
- Знай, - говорит, - свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не мешайся: в России на это генералы есть.
Государю так и не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской кампании. В тогдашнее время как стали ружья заряжать, а пули в них и болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены.
Тут Мартын-Сольский Чернышеву о левше и напомнил, а граф Чернышев и говорит:
- Пошел к черту, плезирная трубка, не в свое дело не мешайся, а не то я отопрусь, что никогда от тебя об этом не слыхал, - тебе же и достанется.
Мартын-Сольский подумал: «И вправду отопрется», - так и молчал.
А доведи они левшины слова в свое время до государя, - в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был.
Глава двадцатая
Теперь все это уже «дела минувших дней» и «преданья старины», хотя и не глубокой, но предания эти нет нужды торопиться забывать, несмотря на баснословный склад легенды и эпический характер ее главного героя. Собственное имя левши, подобно именам многих величайших гениев, навсегда утрачено для потомства; но как олицетворенный народною фантазиею миф он интересен, а его похождения могут служить воспоминанием эпохи, общий дух которой схвачен метко и верно.
Таких мастеров, как баснословный левша, теперь, разумеется, уже нет в Туле: машины сравняли неравенство талантов и дарований, и гений не рвется в борьбе против прилежания и аккуратности. Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали, которая иногда превосходила меру, вдохновляя народную фантазию к сочинению подобных нынешней баснословных легенд.
Работники, конечно, умеют ценить выгоды, доставляемые им практическими приспособлениями механической науки, но о прежней старине они вспоминают с гордостью и любовью. Это их эпос, и притом с очень «человечкиной душою».
Оладьи из кабачков в духовке Оладушки из кабачков в духовке
Ремонт в новой квартире во сне
Что было до Большого взрыва?
Пасьянс любит - не любит Любит не любит гадать на картах онлайн