Оскар Рабин: «Я за элитарность в искусстве. Рабин оскар яковлевич, живописец, график Рабин оскар яковлевич

Оскар Яковлевич Рабин (2.01.1928, Москва) — российский художник, один из основателей неофициальной художественной группы «Лианозово».

Родился в Москве в семье врачей. Отец - украинский еврей, мать - латышка. Осиротел в возрасте 13 лет. В начале сороковых живет в Трубниковском переулке, учится в художественной студии Евгения Кропивницкого, увлекается романтизмом. С 1946 по 1948 год учится в Рижской Академии художеств. В этот период придерживается строгого реалистического метода, много работает над натюрмортами. В Академии латышские студенты зовут его «наш Репин». В 1948-м году Сергей Герасимов принимает Рабина на второй курс Московского государственного художественного института им. В. И. Сурикова ] . В 1949-м году был исключен «за формализм», после чего возвращается к своему первому учителю Е. Кропивницкому.

Оскар Рабин так описывает этот период:

—Сергей Герасимов меня взял на второй курс Суриковского института. Но жить было негде. Добиться общежития — невозможно. Черт знает, где жил и болтался. Месяца четыре поучился. Но разве это учеба? Кончилось тем, что пошел работать — устроился под Москвой, на Долгопрудной, десятником по разгрузке вагонов. Там строилась водопроводная станция. Работали заключенные — не политические, а уголовные. Всякие — и убийцы, и блатные.

— Оскар Рабин, интервью газете «Известия».

Букет

C 1950 до 1957 года работает грузчиком на железной дороге, мастером на строительстве «Севводстроя». В 1950-м году женится на Валентине Кропивницкой.

В конце 1950-х годов вместе с Е. и Л. Кропивницкими стал основателем неофициальной художественной группы «Лианозово(по названию подмосковного поселка, где Рабин жил в 1956-64 гг.). Дом Рабина стал центром художественно-литературного движения, которое было известно на Западе уже в 1960-е гг. и впоследствии получило название второго русского авангарда.

Весной 1974 г. Рабин был инициатором и одним из главных организаторов выставки работ художников-нонконформистов на пустыре в Беляево, московском районе новостроек.

Помойка №8

Выставка, получившая широкую известность под названием «бульдозерной», была одной из важных акций сопротивления творческой интеллигенции властям.

Два самовара

Работы Рабина не брали на выставки, его не принимали в Союз художников. В июне 1978 г. Президиум Верховного Совета СССР специальным постановлением лишил Рабина советского гражданства.

Он был выслан из страны и с этого времени живет и работает в Париже.

Во Франции

После переезда во Францию творчество Рабина в значительной степени утратило социальную направленность. Композиции художника стали более сложными и дробными, цвет — более напряженным; излюбленная коричнево-серая гамма сменилась преобладанием сине-зеленых тонов, с которыми контрастируют вспышки красного и желтого («Свобода», 1991, коллекция автора).

Работы Рабин этого периода строятся как коллаж, состоящий из множества предметов; один из приемов — сочетание цитат из собственного раннего творчества (рушащиеся «лианозовские» домики, клубы метели и т. д.) с изображением реалий новой страны («Ура 2», 1991, коллекция автора).

В последние годы в творчестве Рабина появился постоянный мотив — еврейский квартал Маре в Париже («Мясная лавка», 1992, коллекция автора).

Персональные выставки Рабина проходили в Лондоне (1965), Джерси-сити, США (1984), Москве (1991), Петербурге (1993) и др.

С 1957 г. Рабин участвовал также в групповых выставках: в выставке на 6-м Всемирном фестивале молодежи и студентов (Москва, 1957), в выставках произведений художников второго русского авангарда в Лугано (1970), Бохуме (1974), Лондоне (1977), Париже (1989), Москве (1990-91), Токио (1991) и др.

Фигуративная живопись Рабина — пейзажи и натюрморты — отличается подчеркнутой обыденностью вещей, окружающих человека в повседневной жизни: изображение покосившихся домов в пригороде, подмосковной железнодорожной станции, стола с едой в сельском доме и т. д.; из них складывается особая знаковая система Рабина, создающая в его сериях беспросветную атмосферу советского быта.

Рабин имитирует на полотне реальные предметы массовой культуры — денежные знаки, водочные этикетки, обрывки газет, создавая иллюзию их полной достоверности.

Рабин часто использует прямые ассоциации; в картине «Натюрморт с рыбой и газетой “Правда” 7» (1968, коллекция А. Глейзера, Москва) селедка и стакан на расстеленной газете отражают жизнь с ее неустроенностью, бедностью, пьянством, саркастически сопоставленную с заголовками на обрывках газеты.

В картине «Без названия» (1963) обнаженная женщина — цитата из Тициана — изображена на фоне типичного для Рабина пейзажа с покосившимися деревянными домиками. Характерный для Рабин стиль определяется приглушенным, нарочито бедным колоритом в сочетании с грубой, подчеркнуто фактурной поверхностью холста и использованием обводящих предмет контуров.

В картине «Паспорт» (1964, коллекция Н. Кропивницкой, США) трактуется тема еврейской отверженности и обособленности чужака: на фоне пейзажа воспроизведена огромная страница из паспорта художника, где в графе «национальность» написано — «латыш (еврей)».

Виза на кладбище. 2004 г.

Оскар Рабин.1969 г.

Фото Игоря Пальмина

ВИКИПЕДИЯ

Фото из Интернета

Оскар Рабин в передаче «Искусственный отбор»

– российский и французский художник, один из основателей неподцензурной нонконформистской художественной группы «Лианозово» и один из организаторов знаменитой «Бульдозерной выставки».

Студенчество

Оскар Рабин родился 2 января 1928 года в Москве в семье врачей. Его отец и мать – украинский еврей Яков Рахмаилович Рабин и латышка Вероника Леонтина Андерман – были выпускниками Цюрихского университета. Когда мальчику было пять лет, отец скончался, в возрасте тринадцати он лишился и матери. Единственной отрадой в жизни осиротевшего и недоедающего мальчика стала живопись. Художник вспоминал: «однажды шатаясь по рынку, вдруг наткнулся на дядьку, который продавал целый набор настоящих масляных красок! Не раздумывая я тут же поменял их на только что отоваренный хлебный паек».

С начала сороковых годов Рабин стал жить в Трубниковском переулке. Окончив школу, осенью 1942 года поступил в художественную студию Евгения Кропивницкого в Доме пионеров. В 1944 после освобождения Латвии Оскар на некоторое время перебрался к родственникам матери.

После окончания Второй Мировой войны, в период с 1946 по 1948 гг. Рабин учился в Рижской Академии художеств. Местные студенты прозвали его «наш Репин» за приверженность реалистическому методу. Поскольку Рабин не имел при себе никаких документов, ему не выдавали продуктовых карточек. Постоянного места жительства студент не имел, ночевал в академии, жил впроголодь и боялся быть арестованным за нарушение паспортного режима.

В конце концов, ему удалось получить паспорт по блату, однако юноше велели записаться латышом в графе «национальность». Некоторое время спустя Рабин совершил краткую поездку в Москву и, вернувшись в Ригу, понял, что забыл выписаться в столичной милиции. Художник решился подделать выписку, но затем в страхе уничтожил с таким трудом полученный паспорт.

В 1949 Рабин окончательно перебрался в Москву и поступил на второй курс Суриковского института, в 1950 каким-то чудом вновь получил паспорт, женился на художнице Валентине Кропивницкой, дочери своего первого преподавателя Евгения Кропивницкого. По воспоминаниям художника, в Суриковском он проучился примерно четыре месяца и, не добившись общежития, пошёл работать. Трудиться пришлось десятником по разгрузке вагонов, бок о бок с уголовниками. Семья поселилась в бараке с земляным полом на окраине Москвы, в поселке Лианозово, находившемся в те годы за чертой города. В браке родилось двое детей.

Семь лет – с 1950 по 1957 – Рабин работал на строительстве «Севводстроя» грузчиком. График был сменный, сутки через двое, поэтому у Рабина оставалось много свободного времени для занятий живописью. Иногда это приносило дополнительный доход – местные жители хорошо знали художника и иногда заказывали копии работ русских классиков.

Весной 1957 года Рабин принял участие в III выставке произведений молодых художников Москвы и Московской области. Несколько представленных им холстов были отобраны членами МОСХа.

Лианозовская группа

В 50-е вокруг квартиры Рабина и Кропивницкой стал собираться круг, ставший позднее известным как Лианозовская группа. Поскольку телефона в доме художников не было, воскресенье было провозглашено «приёмным днём». Поначалу в гости приходили друзья и знакомые, люди из ближнего круга общения, ученики Кропивницкого и т.п. Позже стали появляться посторонние люди, всевозможные художники и литераторы, коллекционеры современного искусства и журналисты. Здесь бывали художники Немухин, Мастеркова, Вечтомов, Свешников и, конечно, Лев Кропивницкий (брат супруги художника), а также поэты Сапгир, Холин, Некрасов и многие другие. На определённом этапе приходить могли уже все желающие. У Рабина появились покупатели. Первым стал коллекционер русского авангарда Георгий Костаки. Затем появились и иностранные русофилы, проникавшие путём конспирации – иностранным гостям было запрещено покидать черту города. К продаже советскими художниками своих работ иностранцам власти также относились крайне негативно.

Нарастающая популярность группы привлекла внимание спецслужб. Именно сотрудники КГБ впервые назвали не имевшую изначально наименования группу «Лианозовской», и впоследствии это имя закрепилось за ней. КГБ установили наблюдение за квартирой – любой контакт с иностранцами в те времена был возможен только под контролем органов.

В 60-е годы имя Рабина уже было хорошо известно за рубежом. Французская критика называла его «Солженицыным от живописи». В 1965 году владелец лондонской галереи Grosvenor GalleryЭрик Эсторик приобрёл у Рабина большое количество картин и открыл у себя выставку. Она получила положительные отзывы критиков и прессы, в том числе BBC. Посредником в этой операции выступил англо-советский журналист, сотрудничавший со спецлужбами, Виталий Луи, довольно загадочная и одиозная фигура – даже его подлинное имя остаётся предметом многочисленных споров, не говоря уже о роли в жизни московской богемы.

Будучи идеологическим лидером лианозовской группы, Рабин в сущности никогда не был теоретиком и не писал никаких трудов. Не был он и учителем, учеников, последователей или эпигонов не имел. Тем не менее, он оказал колоссальное влияние на своё окружение, в результате чего Лианозово всё чаще стали называть «школой».

На протяжении семи лет – с 1958 по 1965 – барак в Лианозово оставался неофициальным центром культурной жизни столицы, до тех пор, пока семейство художников не съехало – Рабин сумел, наконец, купить приличное жильё на Преображенке.

Бульдозерная выставка

В 1974 году дуэт художников Виталий Комар и Александр Меламид (будущие основатели так называемого соц-арта, или советской разновидности поп-арта) предложили Рабину организовать выставку на открытом воздухе – раз им не выделяют для этого здание. Рабин оказался самым старшим из художников, согласившихся на подобную авантюру; пятью годами ранее он и сам предлагал подобную идею.

Предпосылками для организации выставки на открытом воздухе стали тотальный запрет МОСХа на проведение выставок вне стен официальных художественных институций, репрессии художников, чьё творчество не вписывалось в рамки одобренного властями метода, статья о тунеядстве, по своей сути запрещающая заниматься искусством в рабочее время всем, кто не является членом Союза художников СССР.

Рабин в компании с коллекционером неофициального искусства Александром Глезером уведомили Моссовет о проведении ими выставки 15 сентября в районе Беляево. Согласования, как, впрочем, и отказа они не получили.

В пригласительных билетах мероприятие было означено как «Первый осенний просмотр картин на открытом воздухе». В действительности организаторы прекрасно осознавали, что идут на провокацию, многие художники с самого начала отказались принимать участие в подобной авантюре. В интервью 2010 года Рабин подчёркивал: «Выставка готовилась, скорее, как политический вызов репрессивному режиму, а не как художественное событие. Я знал, что у нас будут проблемы, что будут аресты, избиения. В течение последних двух дней перед выставкой нам было страшно. Меня пугали мысли, что со мной лично произойти могло что угодно».

В указанный день художники (Оскар Рабин с сыном Александром, Владимир Немухин, Лидия Мастеркова, Евгений Рухин, Валентин Воробьёв, Виталий Комар и Александр Меламид, Юрий Жарких, поэт Игорь Холин и некоторые другие) в количестве 20 с лишним человек собрались на пустыре при пересечении улиц Островитянова и Профсоюзной. Среди присутствующих была также значительная группа наблюдателей (родственники, друзья и знакомые) и большое количество зарубежных журналистов и дипломатов. Выставка продержалась примерно полчаса, затем на место прибыла группа милиционеров, одетых в штатское (около сотни). Акция была подавлена с привлечением нескольких бульдозеров, самосвалов, поливочных машин; картины ломали, участников задерживали, некоторых избивали. Так, корреспонденту газеты NewYorkTimes выбили зуб его же камерой. По воспоминаниям очевидцев, Рабин повис на ковше бульдозера и был протащен им через всю площадь вернисажа. Один из атакующих, лейтенант милиции Авдеенко запомнился криками «Стрелять вас надо! Только патронов жалко!».

Абсурдный, но предсказуемый разгон мирного вернисажа при задействии бульдозеров и поливальных машин вошёл в историю и был в мельчайших подробностях описан в мемуарах, статьях, книгах, монографиях и т.д. Глезер, контактировавший с иностранной прессой и активно пропагандировавший советское искусство за рубежом, немедленно созвал пресс-конференцию. Участники сорванной Бульдозерной выставки прославились на весь мир.

Последствия оказались довольно противоречивыми. С одной стороны, событие получило международный резонанс и целый месяц «BulldozerExhibition» муссировалась в мировой прессе. С другой – многие её участники в последующие годы были вынуждены эмигрировать. Спустя полгода после Бульдозерной выставки Глезера вынудили покинуть СССР. Во Франции он учредил «Музей современного русского искусства в изгнании». В 1977 он издал небольшую брошюру под названием «Синяя книга. Искусство под бульдозером».

Так или иначе, неофициальное искусство в одночасье таковым быть перестало и даже на какое-то время стало модным. В 1975 году был основан Горком графиков, в котором выставлялись Рабин и другие нонконформисты, таким образом бывшие подпольщики получили вполне официальную площадку.

Иконография Рабина

Оскар Рабин более всего известен своими натюрмортами, но, конечно, творчество художника не ограничивается одним жанром и представляет собой причудливое смешение различных художественных школ, методов, приемов. Для Рабина характерно применение коллажей и ассамбляжей, часто повторяющийся мотив в его картинах – обрывки газет, листовок, документов (прежде всего, паспорт) или этикеток. Его работы политизированы, но при этом остаются чрезвычайно эмоциональными, глубоко личными. Так, частое изображение паспорта объясняется переживаниями юности художника, когда ему приходилось странствовать по Союзу, не имея при себе никаких личных документов.

В суровой иконографии художника с ее жестокими образами гнилых бараков, закопченных вывесок и грязных натюрмортов с бутылками водки было место и более светлым образам. Рабин много писал свою жену Валентину Кропивницкую. Он изображал любимую в образе Симонетты Веспуччи («Моя жена», 1964) или благочестивой Мадонны («Мадонна. Лианозово», ок. 1967) и помещал ее на фоне мрачных советских пейзажей городских окраин.

Советская пресса критиковала Рабина за «идейную бессмысленность». «""Произведения"" Рабина вызывают настоящее физическое отвращение, сама тематика их - признак его духовной убогости», - цитировал журналист газеты «Московский комсомолец» Роман Карпель письмо некого возмущённого гражданина (вероятно вымышленного) в фельетоне с громким названием «Жрецы помойки №8» в 1960 году. Заголовок отсылает к одной из картин Рабина лианозовского периода – «Помойка №8». Позднее он в личном разговоре признался художнику, что тот материал был заказан Лубянкой.

Парадоксальность взаимоотношений Рабина с властями заключалась в том, что в живописи Рабина не было и малейшего намека на модные за рубежом авангардные течения того времени, он никогда не занимался абстракционизмом, остался равнодушен к абстрактному экспрессионизму, поп-арту. Защищаясь от нападок и травли, он апеллировал к реализму. «У нас всячески превозносится и поощряется реализм. А ведь моя живопись как раз реалистична. – Отмечал художник. – Я рисую то, что вижу. Я жил в бараке, многие советские граждане тоже жили в бараках, да и теперь живут. И я рисую бараки. Почему это плохо? <…> Меня упрекают за натюрморты, за водочные бутылки и лежащую на газете селедку. Но разве вы никогда не пили водку и не закусывали селедкой? <…> За границей к тому же нашу водку хвалят, и мы этим гордимся. Да и вообще – пьют у нас много. <…> Это сама жизнь. Надо ли бояться жизни?». Как отмечает критик Жанна Васильева, художник играл по правилам, установленным властью – и переиграл её. Но, разумеется, он испытал влияние авангардистских течений начала XX века, всех тех, что яростно отвергались и порицались советской властью за «формализм». Картины Рабины с их обманчивой внешней простотой, жирными чёрными контурами и тяготением к плоскости скрывают глубину замысла, непрерывный духовный поиск. Они содержат отсылки к немецким экспрессионистам, сюрреалистам, отчасти кубистам. По замечанию Кропивницкого, он был трудолюбив и педантичен, внимательно относился к составам красок, качеству грунта, не упускал из внимания ни одной мелкой детали.

После эмиграции – наши дни

По признанию художника, после кончины Сталина он начал новую жизнь, получив возможность став настоящим художником. «…И в этой второй жизни я смог проявить себя и реализовать, как художник, не кривя душой и не подделываясь под официальное искусство». Так продолжалось до 1978 года, пока Рабина не вынудили покинуть Советский Союз. В 1977 Рабина пытались посадить «за тунеядство». Художнику вменялось в вину то, что он писал не в свободное от работы время, не будучи членом Союза художников – только они обладали такой привилегией. В 1978 ему разрешили вместе с семьей покинуть страну – но в обмен на советское гражданство. Стоит ли говорить, что художник согласился. В среде нонконформистов это было воспринято как своеобразная «почесть» – ведь до Рабина персоной нон-грата становились только писатели-диссиденты, он стал художником-исключением. Своё бытие во Франции художник называет «Третьей жизнью».

Французское гражданство он получил в 1985 году. В 1990, на излёте Перестройки он получил известие о том, что имеет право на восстановление советского гражданства. После распада СССР творчество художника было окончательно реабилитировано.

В 2006 году Рабин, наконец, получил российский паспорт, однако возвращаться на родину не собирается.

Уже почти 40 лет живописец живет и работает в Париже и крайне редко навещает Россию, однако продолжает пристально следить за происходящим в стране и исследовать острые социальные проблемы в своем творчестве. Эстетика художника практически не претерпела серьезных изменений.

В 2008 году в Третьяковской галерее прошла масштабная ретроспектива живописи Рабина. В 2013 Мультимедиа Арт Музей открыл выставку графики 1950 – 1960-х гг, приуроченную к 85-летию художника.

В 2013 году Рабин был награждён орденом Российской академии художеств «За служение искусству».

В 2015 году в Санкт-Петербургском Музее современного искусства «Эрарта» прошла выставка новейших работ неустаревающего шестидесятника, которому недавно исполнилось 87.

Всегда интересно узнать, что думают о современном искусстве те, кто его создаёт. Оскар Рабин, за свою долгую творческую жизнь, был и опальным, и признанным (в том числе коммерчески успешным) художником. Старшему поколению он знаком как интеллектуальный лидер нонконформизма и один из участников знаменитой «бульдозерной выставки».

«Искусство вообще мало относится к духовности. Король, конечно, поднял кисть Веласкеса, но с этого момента началось разложение искусства, которое закончилось „писсуаром“ Дюшана. Чем больше говорят о духовном начале, тем меньше искусства. Тем оно, наоборот, приземляется все больше и больше.

Я за элитарность искусства, за художников-аристократов - не по происхождению, но по дару. Демократия выступает против принципа избранности, поэтому и весь XX век ориентировался на усредненность.

Дилетанты в искусстве были всегда, но они не получали права на равных конкурировать с профессионалами. Разрушено было все. Дошли до того, что и картины больше писать не надо, якобы уже все написано, а эти ваши картинки, пейзажики, портретики больше не годятся пространству музея. С точки зрения понимания искусства никогда не существовало такого разрыва, как сегодня. При всей кажущейся демократичности людей игнорируют, их мнение никого не интересует. Современное искусство существует, потому что есть специальная политика и на нее выделяются огромные деньги. Уже больше полувека мы, шестидесятники, присутствуем на такой живой нише, как международный рынок. Как бы мы презрительно о нем ни отзывались, но другого-то сейчас нет. После ХХ века не осталось никаких критериев. Кроме денежных. Вы не можете сказать, какое искусство плохое или хорошее. Концептуальное искусство исключило все прежние критерии».
Оскар Рабин, русский живописец, один из основателей «лианозовской группы».

Оскар Яковлевич Рабин

родился 2 января 1928 года в Москве в семье врачей. Его отец и мать – украинский еврей Яков Рахмаилович Рабин и латышка Вероника Леонтина Андерман – были выпускниками Цюрихского университета. Когда мальчику было пять лет, отец скончался, в возрасте тринадцати он лишился и матери.

В 1946–1948 учился в Академии художеств в Риге, потом - в Московском государственном художественном институте им. В.И. Сурикова, из которого был отчислен «за формализм». Лидер политического крыла нонконформистского искусства 1960–1970-х. До 1964 жил в Лианозове, где сложилась знаменитая «Лианозовская группа» - неформальный союз поэтов и художников, в который входили художники Евгений Кропивницкий, Валентина Кропивницкая - жена Оскара, Владимир Немухин, Лидия Мастеркова, поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин.

После «Бульдозерной выставки» последовала череда квартирных и подпольных выставок, что привело к давлению со стороны режима: против Рабина было возбуждено уголовное дело по обвинению в тунеядстве. В 1978 году Рабина с семьей выгнали из СССР, а он сам был лишен советского гражданства. Рабин поселился в Париже. В 2006 Рабину было возвращено российское гражданство, но в Россию он больше не вернулся.

Уже почти 40 лет Оскар Рабин живет и работает в Париже и редко навещает Россию. Эстетика художника не претерпела серьезных изменений. В 2008 году в Третьяковской галерее прошла масштабная ретроспектива живописи Рабина. В этом же году, по данным открытых источников, было продано 24 работы художника на сумму €1 339 106.

В 2015 году в Санкт-Петербургском Музее современного искусства «Эрарта» прошла выставка новейших работ неустаревающего шестидесятника, которому в этом году исполнилось 88.

«Скрипка и ромашки», 1971

«После того как меня не станет,никто не будет придумывать никаких легенд», – сказал художник Оскар Рабин, один из лидеров советского неофициального искусства 1950−70-х годов, посмотрев документальный фильм о самом себе. Работа над лентой Александра Смолянского и Евгения Цымбала «Оскар» велась в течение восьми лет и была завершена летом этого года.

Как оказалось, вовремя. 7 ноября Оскара Рабина не стало: художник внезапно умер во Флоренции накануне собственной выставки «Два пути» во Флорентийском филиале Санкт-Петербургского института живописи . Так документальный фильм, снятый еще при жизни, превратился в дань памяти,стал частью легенды Оскара Рабина.

27 ноября в кинотеатре отеля Bulgari состоялась лондонская премьера фильма, которая была организована коллекционером и со-директором Russian Film Week Валерием Жерлицыным и прошла при участии коллекционеров Игоря Цуканова, Марка Ивасилевича и Роберта Рабилизирова, долгое время сотрудничавших с художником. А 1 декабря в «Пушкинском доме» была показана полная версия фильма в присутствии двух режиссеров и британского литературоведа, профессора Дональда Рейфильда, который, посмотрев фильм, назвал Оскара Рабина «святым».

Премьера фильма в Лондоне. Фото Татьяны Найден

Военное детство и институт Сурикова

Жизнь Рабина – это утверждение свободы творчества и совести вопреки всему. Пример того, как можно оставаться верными себе и своему призванию при любых обстоятельствах.

Оскара Рабина долго не принимали и не ценилив СССР, не всегда должным образом понимали и оценивали на Западе. Сын латышки и еврея –врачей, мечтавших строить социализм и потому приехавших в Советский Союз, – Оскар Рабин прожил очень сложную, но яркую жизнь. По приезде в СССР его родителей отправили в Сибирь, где они подорвали свое здоровье на тяжелой работе. Оскар быстро потерял отца, а во время Великой Отечественной войны остался в 14 лет без матери. Только помощь и поддержка семьи художника Евгения Кропивницкого помогла ему выжить: Кропивницкие приютили осиротевшего подростка у себя, а Евгений учил его живописи.

Оскар Рабин. «Скрипка на кладбище» (в 2006 г. картина была продана на аукционе MacDougall’s за £140,391)

Судьба будто играла Рабиным:создавала благоприятные возможности и тут же их отнимала. Оскар мечтал стать художником. И в свое время поступление в МГАХИ имени В. И. Сурикова сулило успешную художественную карьеру. Но несмотря на то, что у Рабина даже было прозвище «наш Репин», в 1949 году из института его исключили за «формализм». Чтобы выжить, художник устроился грузчиком и проработал одиннадцать лет, разгружая железнодорожные составы. При этом Рабин продолжал верить в свой талант. Он нашел единомышленников и одним из первых основал неофициальную художественную группу в Лианозово, которую отождествляют со второй волной русского авангарда 1950-х годов.

Лианозовская группа и «Бульдозерная выставка»

В Лианозовскую группу входили поэты Генрих Сапгир, Игорь Холин, Ян Сатуновский, Всеволод Некрасов, художники Николай Вечтомов, Лидия Мастеркова, Владимир Немухин, а также художник и поэт Лев Кропивницкий. В конце 1960-х годов к ней был близок и молодой поэт из Харькова Эдуард Лимонов. Важность этого объединения состояла в том, что впервые за все время появились творческие люди, которые не противопоставляли себя официальной системе, а стремились быть вне ее. Они словно жили отдельной параллельной жизнью, а их творчество служило не рупором идеологии и не средством прославления достижений СССР, а было возможностью выразить личный, непафосный, взгляд на жизнь и на то, что в ней происходит. Они могли рисовать запрещенные абстракции, кроме того, их интересовали эксперименты ранних русских авангардистов и творчество западных художников.

В 1957 году во время VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов Рабин был награжден почетным дипломом на фестивальной выставке за представленный натюрморт. Став лауреатом фестиваля, он вдруг впервые получил возможность зарабатывать живописью на жизнь. Он устроился художником-оформителем на комбинате декоративно-прикладного искусства. Тогда же, окрыленный происходящими вокруг изменениями, он начал устраивать в своей квартире воскресные показы картин других художников и на некоторые из этих картин даже находились покупатели. Барак № 2, в котором жил Рабин, превратился в центр художественной жизни неофициальных художников и поэтов. Его начинали посещать известные коллекционеры Костаки, Мясников, Нутович, а потом и иностранные дипломаты и журналисты.

При неминуемых столкновениях с властями Оскар вставал на строну художников, защищал их. В художественной среде он пользовался непререкаемым авторитетом. Его даже называли «Министром культуры без портфеля». Спустя много лет в интервью автору этой статьи Оскар Рабин признавался: «Я уж так создан: есть люди, которые всегда на стороне победителя и сами в стае победителей, а есть стаи бедных и преследуемых. И я всегда на стороне притесненных. Поэтому даже если меня не всегда притесняли в жизни, то сочувствие мое все равно на стороне униженных и обиженных».

Э то объясняет, если не все, то многие поступки в его жизни.

Не без влияния Лианозовской группы в 1970-х о своем праве на существование заявил целый пласт неофициального искусства в СССР.У советских властей больше не было возможности его отрицать или замалчивать. В 1974 году прошла знаменитая «Бульдозерная выставка», вдохновителем и организатором которой стал Рабин. Работы на этой выставке были уничтожены милицией с помощью бульдозеров (отсюда название выставки), тем не менее в историю она вошла как одна из наиболее известных публичных акций неофициального искусства в СССР.

Сам Рабин отзывался о своей роли в акции довольно скромно, говоря, что «просто оказался в нужном месте в нужное время». Впрочем, «Б ульдозерная выставка» не прошла для него и его единомышленников бесследно. Внешне советские власти пошли на уступки и официально разрешили проведение другой выставки неофициального искусства в Измайловском парке двумя неделями позже. Однако Рабин был арестован, и ему были предъявлены обвинения в тунеядстве. А через некоторое время ему предложили выехать вместе с семьей по туристической визе в Париж, где он был лишен советского гражданства.

Оскар Рабин в Париже

Рабин оказался в Париже уже в зрелом возрасте, сформировавшимся художником. И на шестом десятке лет, не имея средств, он должен был начинать новую жизнь, искать свое место в новой стране. И это было сложно.

До конца своих дней он ощущал себя советским художником, хоть и считал Париж своим домом (даже после возвращения ему гражданства в 1990 году). Часто даже в домах на Монмартре он видел сходство с бараками, в которых прошла его молодость и которые давно существовали только в его памяти. Он продолжал хранить и писать эту память. Про жизнь во Франции он говорил, что не ощущал ее так остро, как жизнь в оставленном им СССР. И хотя в Париже никто не мешал ему свободно творить (у Оскара Рабина была своя мастерская), художник так и не стал частью французского арт-мира. С одной стороны, он никогда не гнался за успехом и «нужными связями», а с другой – не всегда принимал и часто жестко критиковал современное западное искусство. Именно поэтому Рабин держался несколько особняком, оставаясь легендой прежде всего для художественного мира в России.

Выставляться ему вначале помогали его прежние друзья и те же иностранные журналисты и коллекционеры, которые навещали его барак в Лианозово. Первая персональная выставка работ Оскара Рабина состоялась в 1965 году в Grosvenor Gallery в Лондоне благодаря участию британского знатока современного искусства Эрика Эсторика. Затем, уже после эмиграции, последовали выставки во Франции, Швейцарии, Австрии, США. После распада СССР выставки Рабина прошли в Русском музее, в ГМИИ имени А. С. Пушкина, в Третьяковской галерее.В 2005 году он удостоилсяпремии «Инновация» в номинации «За творческий вклад в развитие современного искусства». А в 2013 году стал действительным членом Российской Академии художеств. Несмотря на растущую известность, Оскар Рабин продолжал оставаться тихим, скромным, интеллигентным и доброжелательным человеком. Многие из тех, кто с ним общался, отмечали, что он никогда не отступал от своих принципов, избегая зла, подлости и лжи.

ВПариже Оскар Рабин пережил самоубийство сына Александра (тоже художника), выбросившегося из окна в возрасте 42 лет в 1994 году. А через 14 лет – неизлечимуюболезнь и смерть любимой жены Валентины Кропивницкой. Но он всегда оставался благодарен Франции за дарованную ему свободу творчества, оставаясь верным себе и своему призванию. Рабин был реалистом, не тешившим себя иллюзиями, но это не лишало его человечности. В парижских картинах Оскара Рабина читается грусть, легкая ирония и надежда. Он продолжал писать картины и выставлять их вплоть до самой смерти. Творчество было тем воздухом, которым он дышал.

Художественный метод Рабина

Всобственных произведениях Рабина прослеживается сплав традиций Серебряного века, русского авангарда и немецкого экспрессионизма. Для него характерно применение коллажей и ассамбляжей. Он никогда не ограничивался одним жанром, хотя и называл себя традиционалистом, тяготея к станковой живописи.

«Его работы отражают частные, уродливые, давно отжившие явления, ни в коей мере не характеризующие современную действительность», – возмущался советский критик, заявлявший, что работы Рабина порочат и извращают советскую реальность. На такие нападки Рабин всегда отвечал, что писал лишь то, что его окружало, и его картины – всего лишь своеобразная форма реализма. Прежде всего, реализма советского – но непафосного и невзрачного, а потому и неудобного властям.

В работах Рабина преобладает темная палитра. В них много черного и синего, и потому его работы (особенно ранние) кажутся мрачными и полными безысходности. Это зачастую отталкивает зрителей, впервые знакомящихся с его творчеством. И видимо, по той же причине советские критики клеймили произведения Рабина как «неврастенические» и «смутные».Но даже среди темноты, тоски и безысходности проблескивает луч надежды – то в виде какого-то светового пятна, то окна в церкви, а то иконы – окна в другой, горний, мир. Даже луна со своим далеким светом выступает в этих композициях как вечный источник надежды.

Слабый, неяркий свет картин Рабина олицетворяет уют и человечность среди обезличенного и расчеловеченного пространства, являет собой вечный источник надежды. Эти картины – своего рода медитации, отталкивающиеся от скудного и аскетичного советского быта.

Оскар Рабин. «Виза на кладбище»

«Не знаю, кончается ли жизнь со смертью или нет», – признался Оскар Рабин в недавнем интервью порталу «Культура». Может быть, именно поэтому на одном из своих последних холстов «Виза на кладбище» он указал свой телефон и электронный адрес. Картины –это всегда безошибочное средство коммуникации, обеспечивающее кратчайший доступ к художнику.

Коммерческий и музейный успех

За 60 лет творчества Оскар Рабин создал порядка 1500 работ. Уже находясь во Франции, он стал одним из самых известных и ценимых художников советского периода. Его картины регулярно выставлялись в известнейших музеях и продавались на крупнейших западных аукционах. Р екордные продажи работ Оскара Рабина пришлись на докризисные 2006-2008 годы, а ценовой рекорд принадлежит работе 1959 года «Город и луна. (Социалистический город)», которая была продана за $337,000 на торгах Sotheby’s в Нью-Йорке. Последние несколько лет русский арт-рынок переживал не самые лучшие времена, что отразилось в том числе на продажах работ Оскара Рабина. На недавних зимних торгах Christie’s картина Рабина «Белая церковь» (1979) была продана за £21,250. Однако здесь история только начинается.

Картины Рабина находятся во множестве частных коллекций и в собраниях Третьяковской галереи, ГЦСИ, Московского музея современного искусства, Русского музея, Музея Джейн Вурхис Зиммерли в Нью- Джерси, Собрании Бар-Гера в Кельне, в Фонде Дины Верни и в Центре Помпиду в Париже.

В конце декабря в музее МАММ в Москве пройдет мероприятие, посвященное памятиОскара Рабина.

На обложке – кадр из фильма «Оскар». Фильм «Оскар» – вторая часть кинодилогии «От барака до Парижа». Первой частью был фильм «Валентина Кропивницкая. В поисках потерянного рая», рассказывающий о первой жене Оскара Рабина, также талантливой и самобытной художнице.

После чего возвращается к своему первому учителю Е. Кропивницкому. Оскар Рабин так описывает этот период:

Сергей Герасимов меня взял на второй курс Суриковского института. Но жить было негде. Добиться общежития - невозможно. Черт знает, где жил и болтался. Месяца четыре поучился. Но разве это учеба? Кончилось тем, что пошел работать - устроился под Москвой, на Долгопрудной, десятником по разгрузке вагонов. Там строилась водопроводная станция . Работали заключенные - не политические, а уголовные. Всякие - и убийцы, и блатные.

C 1950 до 1957 года работает грузчиком на железной дороге, мастером на строительстве «Севводстроя ». В 1950-м году женится на Валентине Кропивницкой .

В конце 1950-х годов вместе с Е. и Л. Кропивницкими стал основателем неофициальной художественной группы «Лианозово ». Весной 1957 года принимает участие в III выставке произведений молодых художников Москвы и Московской области , где представляет свои первые авангардистские работы:

Но его, как других, не устраивало рабское копирование реальности - все эти пейзажи и натюрморты. И однажды члены отборочной комиссии Молодежной выставки увидели: тощий молодой человек в больших очках ставит у стены совершенно необычные холсты - на больших плоскостях было изображено... это были сильно увеличенные детские рисунки. Это было ни на что не похоже. Это были первые произведения поп-арта в России. Теперь это понятно. Но тогда смущенные вконец члены МОСХа все-таки отобрали пару холстов. И выставили, не подозревая, что натурой художнику послужили рисунки его дочери Катечки.

Летом того же года участвует в VI Всемирном фестивале молодёжи и студентов , где знакомится с Олегом Прокофьевым и Олегом Целковым . На приуроченной к фестивалю выставке произведений молодых художников Советского Союза получает почетный диплом за представленный натюрморт. Став лауреатом фестиваля, впервые получает возможность зарабатывать живописью, работая художником-оформителем на комбинате декоративно-прикладного искусства . Принимает активное участие в Международной выставке изобразительного и прикладного искусства, проходившей в ЦПКиО им. А.М.Горького .

Тогда же начинает зарабатывать продажей картин, устраивая публичные показы каждое воскресенье в собственной квартире . Среди покупателей - первые советские коллекционеры: Г. Костаки, А. Мясников, Е. Нутович, а также иностранные дипломаты и журналисты. Однако первый же иностранный покупатель, американский журналист, был задержан милицией, не успев даже донести картину до дома. В 1960 году Лианозово входит в черту Москвы, но до этого момента большинство иностранцев не имело права покидать пределы Москвы, посещая квартиру Рабина. С присоединением Лианозова к Москве число иностранных покупателей стало расти. Одновременно начинается острая критика Рабина и его окружения в советской прессе. Первым стал фельетон Жрецы «помойки №8» в Московском Комсомольце :

Не говоря уже о том, что «произведения» Рабина вызывают настоящее физическое отвращение, сама тематика их - признак его духовной убогости.

Пресса критикует Рабина за очернение Советского Союза, депрессивность картин, подыгрывание буржуазным критикам социализма.

В конце 60-х Рабину удалось получить заказы на оформление нескольких поэтических книг («Сохрани весну» Владислава Фатьянова, «Забота» Тамары Жирмунской). В отличие от Лисицкого или Виктора Пивоварова Рабин не смог сделать из иллюстрирования постоянный заработок, хотя неоднократно обращался в издательства в поиске заказов .

Я спросил, нельзя ли получить копию указа. «Нет, - ответил консул, - указ ещё не опубликован, есть лишь текст полученной из Москвы телеграммы».

Указ Президиума о лишении Рабина гражданства датирован 23 июня 1978 года . Советское гражданство Рабина было восстановлено Указом Президента СССР от 15.08.1990 . Художник получил паспорт Российской Федерации в 2006 году . В 2007 году он написал картину c копией российского паспорта за подписью Александра Авдеева , будущего министра культуры России, а тогда - посла Российской Федерации во Франции .

Дата	Индекс цены в евро
01.01.2005	100
01.01.2006	176.2919033
01.01.2007	314.1470973
01.01.2008	426.0366105
01.09.2008	441.423013

Семья

Жена - художница Валентина Евгеньевна Кропивницкая (1924-2008), дочь художников Е. Л. Кропивницкого (1893-1979) и О. А. Потаповой (1892-1971).
- Сын - художник Александр Рабин (1952-1994).
- Дочь - Екатерина Кропивницкая (род. 1949).

Работы находятся в собраниях

Государственная Третьяковская галерея , Москва .
Государственный Русский музей , Санкт-Петербург .
Государственный центр современного искусства , Москва
Московский музей современного искусства , Москва.
Музей актуального искусства ART4.RU , Москва.
Музей «Другое искусство» , Москва.
Колодзей Арт Фонд, Хайланд-парк, Нью-Джерси, США.
Музей Джейн Вурхис Зиммерли, коллекция Нортона и Нэнси Додж, Рутгерский университет , Нью-Брансуик , Нью-Джерси , США .
Музей Майоля, Фонд Дины Верни, Париж , Франция .
Собрание Александра Кроника, Москва
Собрание Иветы и Тамаза Манашеровых, Москва
Собрание Александра Глезера, Москва.
Собрание Евгения Нутовича , Москва.
Собрание Владимира и Екатерины Семенихиных, Москва.
Собрание Бар-Гера, Кельн , Германия .

Персональные выставки

1965 - Grosvenor Gallery, Лондон , Англия
1977 - Jacquester, Париж , Франция
1981 - Chantepierre Gallery, Обонн, Швейцария
1982 - Holts Halversens Gallery, Осло , Норвегия
1983 - Steink Gallery, Вена , Австрия
1984 - Музей русского искусства , Джерси-Сити , США
1984 - Marie-Thérèse Cochin Gallery, Париж , Франция
1985 - Miro & Spizman Gallery, Лондон , Англия
1985 - Holts Halversens Gallery, Осло , Норвегия
1986 - Eduard Nakhamkin Gallery, Нью-Йорк , США
1991 - Gallerie Marie-Thérèse, Париж , Франция
1991 - Государственный Литературный музей , Москва , Россия
1992 - Le Monde de l"Art Gallery, Париж , Франция
1993 - Государственный Русский музей , Санкт-Петербург , Москва , Россия
1996 - Esch Theatre Gallery, Esch-sur-Alzette, Люксембург
1996 - Cultural Club of European Institutes, Люксембург
1996 - Mimi Ferzt Gallery, Нью-Йорк , США
1998 - Mimi Ferzt Gallery, Нью-Йорк , США
2001 - Mimi Ferzt Gallery, Нью-Йорк , США
2001 - Eric de Montbel Gallery, Париж , Франция
2004 - Peter Nahum At The Leicester Galleries, Лондон , Англия
2007 - , Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина , Москва , Россия
2008 - , Государственная Третьяковская галерея , Москва , Россия
2008 - Musée d"art et d"archéologie du Périgord, Перигё , Франция
2009 - «Works on Paper», Mimi Ferzt Gallery, Нью-Йорк , США
2010 - Montigny-lès-Metz , Франция
2010 - Galerie Dina Vierny, Париж , Франция
2013 - , Мультимедиа Арт Музей , Москва , Россия

Награды

Источники

Маркина Т. Скрипичный куш // Коммерсантъ. - 2006. - 28 ноября.
Недель А. Оскар Рабин. Нарисованная жизнь. - М.: Новое литературное обозрение, 2012. - 288 с., ил. - (критика и эсеистика). - 1000 экз., ISBN 978-5-86793-967-0
Эпштейн А. Д. . - М .: Новое литературное обозрение , 2015. - 192 с. - (Очерки визуальности). - ISBN 978-5-4448-0242-7 .

Видео

на YouTube / «Валентина Кропивницкая: В поисках потерянного рая» . Режиссеры: Евгений Цымбал и Александр Смолянский, 2015 (3 мин.)
на YouTube / Телеканал «Культура» . Режиссеры: Татьяна Пинская, Александр Шаталов, 2011 (53 мин.)

Напишите отзыв о статье "Рабин, Оскар Яковлевич"

Примечания

(рус.) . Электронная еврейская энциклопедия. .
: в своих воспоминаниях Оскар Рабин упоминает, что мать звали Вероника Леонтина Андерман.
Кирилл Привалов. (рус.) . Итоги. .
Татьяна Бек. (рус.) . Вопросы литературы. .
Генрих Сапгир lang=русский. . Арион. .
Юрий Коваленко. (рус.) . Известия. .
(рус.) . Фонд национальных художественных коллекций. .
Наталья Дардыкина. (рус.) . Московский Комсомолец. .
Рут Эддисон. (рус.) . .
(рус.) . Мультимедиа Арт Музей. .
(рус.) . Alexander Kronik. .
(рус.) . Alexander Kronik. .
Екатерина Дёготь. (рус.) . Коммерсант.
Сергей Шабалин. (рус.) . Слово. .
(рус.) . Фонд А.Н. Яковлева. .
Ирина Кулик. (рус.) . Коммерсант.
(рус.) . Русское Искусство. .
(рус.) . Lenta.ru. .
(рус.) . Lenta.ru. .
Анна Толстова. (рус.) . журнал «Власть».
(рус.) . OpenSpace.ru. .
Михаил Трофименков. (рус.) . Коммерсант.
(english). MIMI FERZT GALLERY. .
(рус.) . Lenta.ru. .
(рус.) . NEWSru.com. .

Ссылки

Отрывок, характеризующий Рабин, Оскар Яковлевич

– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог"ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог"е, живая собака на забог"е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г"азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг"ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.

В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.

Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г"остов? 3до"ово, здо"ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег"ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.

Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l"empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.